Есть такая модная опция в социальной сети: «В этот день год назад…» Так вот, в этот день два года назад я, как и в каждый свой отпуск, приехала домой. Родной поселок встретил майским солнцем, таким горячим, каким не бывает больше ни одно солнце на свете.
МАРИНКИНА АЯУАСКА
Не раз от него кожа делалась бронзовой, волосы белесыми, а дети со двора обзывали негром. Ласковым, легким весенним ветерком, задиравшим юбчонки в самый неподходящий момент на школьной линейке. Бодрым пением последнего скворца из-под густой сирени, скрывшей в своих цветах немало ночных свиданий. Пьянящим ароматом молодой, сочно-зеленой природы аллей, улочек, гор, в которых обыкновенно утопает незабвенный поселок Бавтугай и где происходит много разных историй…
Вслед за скворцами, пчелами и стрекозами после непродолжительной зимней спячки на майские улицы поселка вылезли и другие его обитатели. Люди оживленно неслись на прогулки, в гости, по магазинам. Понеслась и я.
Мой дом от Маринкиного разделяла центральная площадь с ее местными таксистами, алкоголиками, забегаловками и шумной шпаной. Но Маринкин чай с травами, психоактивнее любой аяуаски, распивавшийся часами за веселыми прибаутками, стоил того, чтобы преодолеть эту площадь раз в год в мае.
… – Помнишь мою одноклассницу Леську? Ну, с красными волосами такую, со шрамами на руках и золотыми зубами? – спрашивает Маринка.
– Ну? – отвечаю я, чтобы поскорее узнать, что же там дальше, хотя ее одноклассницу, конечно, не помнила. Я и свою-то не помню.
– Умерла от рака…
– А одноклассник твой, отличник круглый, как же его звали…таксистом местным работал. Детей трое, жена молодая…
– Умер?
– Еще одну жену себе взял!
– Ну, тогда правильно, что таксистом, Маринка, так всех везти на море дешевле.
– Ну а то! – поддерживает мой сарказм Маринка, заливая в себя последний глоток дурманящего горячего чая и протягивая руку за новым чайником.
– А бабку Очагу старую помнишь?
– Да. Что, тоже умерла? Она еще в нашем детстве бабкой была.
– Да ну тебя! Она теперь занимается норвежской ходьбой! Представляешь? Каждое утро вдоль канала круги наворачивает, – Маринка вытягивает со всей силы руки вперед, чтобы показать, как баб Очага работает руками, но вместо норвежских палок хватает со стола стакан с кипятком и проливает его на свои бледные колени.Точно чай этот непрост…
– Представляю, – выдаю я со смешком под Маринкин ор. – Хотя думала, что баб Очага и своей-то ходьбой уже давно не занимается…
Ну, раз даже бабка Очага занимается норвежской ходьбой, было решено, что мы тоже будем по утрам заниматься спортом, бегать (как впоследствии выяснилось, еле ползти) вдоль канала.
– А там глядишь, и на шпагат сядем, – мечтает Маринка.
– Ага, ляжем, хотя бы…
ВЕРТИХВОСТКИ
Каждое утро, в 5:30, чтобы поселковые не стали завидующими свидетелями наших великих спортивных достижений, мы двигались в сторону канала, который, к нашему счастью, находился далеко от поселка. И только редкие дома, расположенные вдоль него, заставляли нас стыдливо натягивать капюшоны до самого подбородка и некоторое время бежать, а не ходить, чтобы оторваться от завистников и «слежки». А «слежка», конечно же, была. По крайней мере, мы ее себе в красках воображали. «Специально встают чуть свет и наблюдают из окна своей избы всей семьей за двумя бавтугайскими вертихвостками и пытаются угадать, чьих они будут, сколько этим ш***вам лет…» –
смеялись мы с Маринкой. Как только дома оставались позади, занавески на их окнах медленно опускались, мы замедляли шаг, и, молча, завороженные изумрудной гладью воды в канале, смотрели в нее и воображали.
О ВЕЧНОМ
– Марин, а что это за дерево такое?
– Маслины какие-нибудь.
–А-а-а. А варенье из него можно? Или на хлеб только мазать? Все-таки масли-и-и-ны…
– Да, скорее всего, пить это надо, – заключила подруга.
Иногда мы рассуждали невесело о человеческой жадности, ревности, гнусности характера и прочем. Эти темы добавляли особого колорита нашим спортивкам и помятым, утренним челкам.
– Ну, зачем так заморачиваться? Подумаешь, изменил. Дура, двое детей и уходить от мужа… Не бил, не пил ведь, не наркоман.
– Может, любовь случилась, откуда ты знаешь?
– Ой, да какая там любовь, тетке 30 лет!
– Смотри, смотри, как только нас завидели, стали активно на турнике подтягиваться, – показывает на мужиков Маринка. – Старые, а все туда же… Если что-то будут говорить, игнорируем их, – велит подруга, но на всякий случай поправляет кокетливо волосы. Женщины.
– Ну, а то! – подхватываю я, бросая в канал слизня.
– Ты чего делаешь?! Он же утонет! – вопит Маринка.
– Я решила проверить, умеют ли они плавать, – оправдываюсь я, вытирая слизь о свою штанину.
И мы, позабыв о мужиках, из последних сил качавших пресс, с грустью наблюдаем, как коричневое, блестящее от солнца тело жирного слизня уходит под изумрудную воду гигантского канала глубиной метров 30, не меньше.
Иногда я вижу того слизня во сне. Он приходит ко мне и вопрошающе смотрит так, мол, чего не бросилась меня спасать? У меня дети, семья. Я хотел еще пожить… Я бы, может, и бросилась, но верила в него, слизня, и до последнего надеялась, что он, как профессиональный пловец, сделает кувырок вниз и поплывет вверх. Теперь я знаю, что слизни плавать не умеют.
В тот канал, помимо бедного слизня, ушло много кого и много чего. Оттуда в разные времена спасали (а чаще не спасали) детей, коров, автомобили.
ДЕД
Прошло пару недель с тех пор, как нами было принято бескомпромиссное решение «бегать». Тем утром мы привычно пересекли поселок, пробежали дома, окна, мужиков. Теперь мы добродушно здоровались с ними. Они со временем потеряли к нам всякий интерес, даже мужской, и, бросив псевдоподтягивания с приседаниями, привычно курили, пили и сплетничали. Такими, настоящими, они нам нравились куда больше. Посмеявшись над этим обстоятельством, мы поползли своей дорогой и, остановившись в тени маслин, приступили к нашему «марафону».
Наши чаяния нарушил знакомый силуэт деда, показавшегося вдалеке. Дед нам нравился. На вид ему было около 70-ти лет, но ходил он с тростью и очень медленно. Выходил дед, видно, очень рано, так, что мы с ним почти не встречались, а видели только издалека. Наступал неуверенно на трость и шел себе, неизменно в сопровождении огромного, черного пса. Дойдет до ограды, в самом конце канала, и вернется обратно. Немного посидит с мужиками, впрочем, молча и, взглядом поманив за собой пса, уйдет домой. Нам нравилось наблюдать за дедом. Добряшка.
– Какой у вас классный пес! – восторженно сказали мы как-то деду, воспользовавшись неожиданной, редкой встречей.
– Да это не мой! Появился ниоткуда и увязался, наглец, – пренебрежительно отозвался дед.
Но однажды пес, всегда преданно дожидавшийся медленно идущего деда, успевая за это время несколько раз добежать до цели и обратно, взял, да и побежал за нами, видимо, решив, что мы побыстрее деда будем, поживее. Дед, заметив, что пес не идет рядом, с беспокойством обернулся, взглядом отыскал предателя и, бросив грустный взгляд, отвернувшись, пошел дальше. Тогда мы с Маринкой поняли, что врет дед, любит пса. И еще неизвестно, кто за кем увязался. Пес, судя по всему, тоже это понял, потому что в ту же минуту бросил нас и понесся за ним, навострив ушки и бодро качая всем корпусом, как девочка. Псы.
– Странно, обычно дед рано выходит, и одет в шорты и майку… – беспокоилась Маринка.
Дед и, правда, был не такой как обычно. Одет празднично, в ярко-голубую рубашку, черные классические брюки, на голове шляпа. Шел быстрее, чем когда-либо, к тому же пса с ним не было. Впрочем, пса мы не видели уже давно. Мы продолжали свой утренний марафон, но и за дедом следить не забывали. Он остановился далеко от нас и мужиков и долго смотрел в воду, о чем-то думал, как нам казалось.
– Дед, только не надо топиться, плохая это идея, – нашли мы новую тему для веселья.
– Да, дед, только не при нас. Топись, когда уйдем, – тянулась я к пяткам.
– Хватит с нас слизня, – смеялась Маринка, – второго раза мы не вынесем.
Мы продолжали марафон и тихо себе смеялись, сочиняя разные шутки и яркое развитие событий.
Через несколько минут дед ушел домой. Мы видели, как ворота его мрачного дома закрылись, и тень могучих деревьев укрыла его окна от человеческих глаз. И мы тут же о нем забыли. Будто и не было ни деда, ни историй о нем.
А на следующий день мы узнали, что дед тем утром все-таки утопился. Как мы и просили, правда, в шутку, сделал он это без свидетелей, когда мы и мужики разошлись по домам. Место, как нам потом стало понятно, он выбирал для себя ровно в то мгновение, когда мы, не придавая этой картине особого значения, тянулись к своим пяткам и вспоминали гибель слизня. А может, гораздо раньше? Дед оделся в лучшее, что у него было, оставил трость на берегу и сполз в изумрудную воду где-то между 11-ю и 13-ю часами. Точнее сказать никто не мог. Дед жил в полном одиночестве.
Маринка до сих пор считает, что надо было подойти к деду, поговорить с ним, может, он бы душу отвел, передумал…
Через две недели после случившегося огромный, черный пес объявился снова в тех местах, где когда-то он разгуливал с дедом… Только теперь от того пса осталось осунувшееся тело и большая, непередаваемая печаль. Пес ушел от деда задолго до трагедии, словно все знал, как это у животных обычно бывает.
Майя ФАТАЛИЕВА
