Вопрос о сохранении родных языков подобен вопросу заботы об инвалидах. Раз в год мы вспоминаем их к памятной дате и в узком кругу «специалистов» говорим торжественные речи. Заведомо понимая, что толку от них практически никакого. Да и какой толк может быть, если проблема сохранения родных языков спущена и задвинута на уровень трудностей в организации педагогического процесса? Дальше ее осталось только «убрать в чулан».
Язык, пусть и трижды для кого-то родной, в первую очередь – знание. Такое же в принципе знание, как и «дважды два – четыре», и – «сумма квадратов длины катетов равна сумме квадрата длины гипотенузы». И как любое знание, язык либо является прикладным, либо не является. Никто из нас, даже будучи отличником у прекрасной учительницы, спустя пять лет не вспомнит толком все теоремы Пифагора без регулярного использования этого знания в быту.
Никто не сохранит и родного языка без его ежедневного прикладного использования. И речь не о принуждении детей родителями разговаривать на родном языке дома, чтобы в прикладном тоже смысле попросить у них еды или же пожаловаться на драчливого брата. Прикладным он должен быть, принося практическую пользу. Но чтобы понять, какую практическую пользу могут принести родные языки, нужно для начала вспомнить, как вообще они зарождались.
В традиционной научной литературе основной гипотезой озвучивалось то, что нахско-дагестанская языковая группы образовалась путем многовекового дробления одного языкового корня. В результате длительного обособления наших предков в горных ущельях якобы и образовалось такое множество языков и диалектов. И чем сильнее обособлялись, тем больше самобытных трансформаций культуры и речи происходило.
Но только ли расстояния способствовали обособлению? Нет, отделившись, люди образовывали новые общности, служившие им в те века единственной опорой. Или ты член стаи, рода, племени и вместе с ним держишь оборону от неприятеля. Или ты погиб. В условиях же, когда твою жизнь охраняет единое для всех государство, значимость такой первичной общности теряется. Теперь для успеха надо быть гражданином и носителем государственного языка.
Как же повернуть процесс умирания родных языков вспять? Реально только одним способом – вновь обособившись. Как это наглядно доказано евреями, столетиями говорившими на идише, ладино, джуури и других диалектах, построенных на основе языков народов, в странах которых они тогда проживали. И только вновь обособившись в границах воссозданного в 1947 году Израиля, они заново оживили и свой две тысячи лет назад «умерший» иврит.
Обособления носителей негосударственного языка сегодня обычно приобретают форму национальных анклавов. Яркий им пример – чайнатауны в США, где выходцы из Китая, достаточно влившись с одной стороны в местное общество, не теряют при этом ни своего языка, ни своей самобытности, компактно проживают в многомиллионных мегаполисах отдельными кварталами, заметно обособленными для носителей иных культур и языков.
Возможны ли сегодня аварские, даргинские или лезгинские кварталы в нынешней Махачкале? Теоретически да, однако, город уже условно поделен на определенные зоны, обитатели которых давно уже обосабливаются. Правда, преимущественно на основе не этнической, а религиозной принадлежности. Что уже привело к рождению нового языкового феномена из смеси русского языка и арабских терминов. Который в будущем тоже может стать кому-то «родным».
Сохранять родные языки на этом фоне особенно важно, поэтому мысль о создании национальных анклавов в составе дагестанских городов, на мой взгляд, не выглядит совсем уж безумной. При всех очевидных минусах это даст реальный шанс сохранению национальной идентичности населения региона. А именно идентичность даже самых малых народов на самом деле очень важна для построения правильной модели «долгого государства».
Тамерлан МАГОМЕДОВ
