Наш город
Чтоб город был и чист, и молод,
Давайте выстираем город.
Пусть будет он, как на картинке,
Пускай разгладятся морщинки,
Он нам, как мать, и люб, и дорог…
Давайте выстираем город,
А после выстираем и себя,
Чтоб чисто жить, трудясь в нем
и любя.
Скала и арба
Об этих двух забавных случаях рассказал мне мой дед лет тридцать назад. Утверждая их достоверность, он говорил:
— Произошло это в двадцатых годах. Тяжелое тогда было время. Сахар в ту пору был в доме большой редкостью, но как бы тяжело ни было, народ никогда не расставался с шуткой.
I
Однажды к горцу пришел гость из соседнего аула. Хозяин вкусно накормил своего гостя. Стали пить чай. Расколов на мелкие кусочки последний кусок, хозяин кладет весь свой сахар на стол перед гостем, а тот, причмокивая, пьет, бросая в рот кусочек за кусочком и с хрустом поедая их. Хозяин смотрел, смотрел, потом не вытерпел — пошел в сени, стал в дверях и говорит гостю:
— Иди сюда.
Тяжело дыша и утирая пот, тот встал. Они вышли на улицу.
— Видишь эту скалу? — спросил хозяин.
— Вижу.
— Так ты что думаешь, если она белая, так она сахарная, да?
II
Жених пришел в гости к невесте. Невеста стала угощать его чаем, а сахар дать… забыла. Жених пьет. Стакан, другой,.. молчит. Вдруг во дворе затарахтела арба.
— Наверное, отец приехал, — нехотя замечает невеста, продолжая сидеть.
— Выйди и посмотри, — говорит жених, — может, он сахар привез.
К вопросу о происхождении человека
Который век уже длится нескончаемый спор между атеистами и теологами.
Первые утверждают, что человек произошел от обезьяны, то ли от гиббонов, то ли еще от кого-то в результате длительной эволюции.
Теологи, те ни на «йоту» не сомневаются в том, что человек — это творение рук Всевышнего.
Я же склонен думать, что правы и те, и другие.
Особенно я укрепляюсь в своих размышлениях, когда вижу отдельные экземпляры двуногих с автоматами наперевес из охраны того или иного олигарха.
«Уж эти, — думаю я тогда, — эти точно не созданы, эти по Дарвину произошли».
Лестница
К горцу в гости пришел кунак. Послушная жена тут же собрала и накрыла богатый стол.
— Внимательно осмотри стол, — мягко попросил муж жену, — все ли на своем месте.
— Все есть, все на своем месте, — быстро и уверенно ответила жена, легко скользнув взглядом по столу.
Тогда муж строго сказал:
— Еще раз посмотри, чего на столе не хватает.
Сосредоточенно осмотрев свой роскошный стол от одного края до другого и перебрав глазами каждый предмет, жена нетвердо ответила:
— Кажется,.. есть все.
— Пойди и принеси лестницу, — коротко приказал муж…
… И только с самой верхней ступени жена увидела, что на столе недостает соли.
Мораль: чтобы судить о том, есть соль или нет соли, надо высоко подняться.
На Олимпе
Древний эллин. Он был и хлебороб, и воин, и государственный деятель одновременно.
Сильный телом и духом, в его руках была судьба и дома его, и его Родины.
И все же когда приходила беда к нему, когда сгущались черные тучи над головой, с надеждой обращал он взор свой на Олимп, на чертоги богов: они должны помочь ему, его боги, разве он не делит с ними и мясо, и хлеб, и вино?
И если мольбы были безуспешны, грек обвинял их в лености и распутстве, иначе что еще могло помешать бессмертным исполнить долг свой перед человеком?!
Он обвинял, он смел это, древний эллин. Нелепость: сегодня люди иных живущих смертных чтят, как безгрешных богов.
Я сам
Четырехлетний мальчик Слава играл со своими сверстниками во дворе. И вот Славику пришла в голову заманчивая и героическая идея: вскарабкаться вверх по лестнице, которая была приставлена к самой крыше дома,..а там, может быть, и на крышу влезть. Стал карабкаться — ступень, другая… Но силенок своих он явно не рассчитал и уже с третьей ступени сорвался и полетел вниз.
Ушибся, испугался, заплакал. Как воробьиха спешит на помощь к своему воробышку, выпавшему из гнезда, так, услышав плач Славика, прилетела к нему его перепуганная мама…
Когда «следствие по делу» закончилось, мама, возмущенная, говорит Славику:
— И кой черт понес тебя туда, на эту лестницу?!
— Никакой не черт,.. я сам, — хныча, но с достоинством отвечает Славик.
Чудаки
С туго набитыми рюкзаками за спиной, склоняясь чуть ли не до самой земли, мы, туристы, тянемся друг за другом по узкой горной тропинке. К вечеру мы должны добраться во-о-он до той вершины. Солнце палит нещадно. Пот льет рекой, словно его поршнем выдавливают из всех пор тела.
— Сынок, — послышался вдруг голос.
Повернув голову, я увидел в стороне от тропинки старика, древнего аксакала с суковатой палкой в руках, такой же старой, как он сам, и с папахой на голове, такой же белой и огромной, как видневшаяся вершина, до которой мы никак не доберемся. С каким блаженством я бы улегся сейчас в тени этой папахи…
Но жребий вынул я иной…
— Сынок, — повторил старик, не дождавшись ответа и прямо обращаясь ко мне, — сколько же вам за это платят?
Было в его голосе столько жалости к нам, столько сочувствия, что он вправе был ждать от меня благожелательного и почтительного ответа, но я, устав не меньше, чем собака на охоте, неучтиво буркнул:
— Старик, нам «за это» не платят, «за это» заплатили мы.
Брови его, как кузнечики, мгновенно подпрыгнули вверх, он застыл на миг, добираясь до сути услышанного, но уже в следующее мгновение он понял все, а потому с состраданием сказал:
— Ах, глупые, ах, чудаки!
И пошел вниз, тяжело опираясь на свою верную спутницу.
