Номер на лацкане пальто

Помню, мой дядя, который после войны долгое время проработал бухгалтером, рассказывал, как в субботу 21 июня его вызвал управляющий банком и предложил быть главным бухгалтером в Госбанке. Но в воскресенье 22 июня началась война, и, конечно, надо было думать об отправке на фронт, а не о хорошей работе. В магазинах в субботу было все, а к вечеру 22 июня не осталось буквально ничего. На прилавках хоть шаром покати. Помню удивление моей покойной мамы: «Прежде всего почему-то из продажи исчезли спички». И она всегда хранила спички про запас до самой своей смерти в 1986 году.
Когда немцы наступали на Кавказ и уже заняли Ростов-на-Дону, Краснодар, Ставрополь, в Махачкале было полно беженцев. Они занимали весь бульвар по улице Комсомольской (сейчас Расула Гамзатова). Помню тяжелые времена, когда в школах не хватало бумаги, писали на газетах, на грифельных досках. Мама рассказывала о талоне на детскую обувь для моей старшей сестры: она пошла в магазин за обувью, отдала талон продавщице и та дала сестре примерить обувь. Тут же продавщица заявляет: «Вы талон не давали, верните обувь». Мама пошла к директору магазина. К счастью, он решил этот вопрос в пользу мамы, спросив у продавщицы: «А как вы ей дали примерять обувь, если у вас на руках нет талона?»
Какие это были тяжелые времена, какой был дефицит. Буханка хлеба на базаре стоила очень дорого. В магазинах – все только по карточкам, были большие очереди, хлеба не хватало. Помню, как в очереди за хлебом мне писали порядковый номер на лацкане пальто мелом. Были и наблюдатели за очередью, чтобы никто не брал лишнего, потому что талоны (карточки) могли у кого-то и украсть.
Сестра моя старшая ходила на базар, что находился у церкви, и продавала там чистую родниковую воду, выкрикивая: «Есть холодная вода, кружку выпить не беда». Пять копеек платили за кружку. Между прочим, в Махачкале было тогда много пустующих квартир, так как люди бежали еще дальше, на Восток.
Жили беженцы и в парке им. Ленинского комсомола, работники НКВД искали среди них врачей и медицинских сестер для работы с ранеными в госпиталях.
В 60-70-х годах наш сосед по дому Давид Назарович Розен, кандидат медицинских наук, по национальности еврей, говорил: «Я с женою (она у него была русская) и дочкой бросил квартиру в Ростове, у меня остался от нее один ключ». Для НКВД он был находкой, его сразу же сделали начальником госпиталя в Махачкале, присвоили звание майора медслужбы. Школы и общежития были отданы под госпиталь. Так, в здании общежития Механического техникума (сейчас перенесен в город Каспийск) был госпиталь, а во дворе показывали фильмы «Жди меня», «Два бойца» и другие. Это картины о войне и подвигах наших солдат.
Когда в конце 1942 года немцы наступали на Кавказ, один день у нас в доме ночевало человек 30 бойцов, которых потом сразу отправили на фронт. Я даже помню их задумчивые, порой грустные лица. Им было не до веселья. Как-то моя мать собрала вещи, чтобы эвакуироваться из Махачкалы. Но военные и работники НКВД успокоили население, заявив: «Немцы Махачкалу не возьмут. У них уже нет сил на наступление. Скоро мы будем наступать». Помню взмах руки моей мамы и ее слова: ну если так, то очень хорошо!
В годы войны все было в дефиците и он еще долго ощущался, вплоть до 50-х годов. В 1947 году летом карточки упразднили и хлеб стали продавать свободно.
Мне хотелось бы припомнить еще один фрагмент из моего детства. В Махачкале были немецкие военнопленные, которые строили двухэтажные дома по улице Нахимова (эти дома и сейчас сохранились). Они ходили строем под охраной в своих военных мундирах, но без поясов. И вот я как-то договорился с одним немецким солдатом, что принесу ему булку, а он мне даст игрушку. Был конец войны, наверно, апрель 1945 года. И вот я принес ему булку, а он мне дал игрушку. Я был тогда еще маленьким мальчиком, но хорошо помню лицо этого парня – его маленькие серые глаза, короткий белобрысый чуб. И вдруг подбегает моя мама и ругается: «Ты что тут делаешь?!» Она хватает меня за руку и уводит в сторону. В это время появляется охранник с красными погонами войск НКВД и автоматом за плечом. Он был невысокого роста, славянской внешности, коренастым и крепким. Охранник говорит моей матери, указывая на меня: «Кому он дал булку»? «Вон тому», – показываю я пальцем на немца. Лицо немца побледнело. А солдат НКВД миролюбиво махнул рукой: «А, это Курт. Да ничего, мамаша, Курт у нас хороший. Ничего!» Мама меня увела, и я к военнопленным больше не ходил.