— Мои родители вместе со мной, совсем еще маленькой, лет двух-трех, приехали в Махачкалу в самом начале 30-х с Украины. Там тогда был страшный голод, вымирали целые села, ну они так и спаслись. Вот, значит, приехали мы и поселились в рыбацкой халупке у самого моря. Фактически мы жили напротив нынешнего памятника Сулейману Стальскому, только тогда никакого памятника не было, а на месте Родопского бульвара был базар, и православный храм стоял там, где сейчас Аварский театр. Помню, как сгорели папины единственные брюки, то ли за керогазом не уследили, или еще что — но от брюк стались одни обгоревшие лохмотья. Мама взяла простую бязь, покрасила ее чернилами и сшила папе новые штаны. Народ тогда был в отношении одежды неприхотливый, и папа ничего против таких штанов не имел, пока не попал под дождь. А вот тут случился конфуз: чернила моментально потекли, и растерянный папа шел по городу, оставляя за собой темные лужицы.
Но в этом поселке мы недолго прожили, папа сразу же устроился в рыболовецкий колхоз, и мы сняли комнату на Малыгина. Там раньше была городская баня, а рядом мечеть. А во дворе жили персы. И в городе жили они, а еще кумыки, русские, армяне и горские евреи. Пять основных национальностей, и всего 24 000 населения. Так вот, эти персы на продажу делали мороженное, зажатое между двумя круглыми вафельками, и яблочки в разноцветной глазури. Мы, дети, выстраивались в очередь и ждали, зная, что, если вафельки поломаются, хозяева вынесут и насыплют эти вкусные крошки в наши подставленные ладони. А перед войной персов стали выселять, если они не принимали советского гражданства. И город будто немного вылинял без них, утратил краски, стал беднее.
Когда мне исполнилось 7 лет, мы перебрались на улицу Новомаячную (она потом называлась Лейтенанта Шмидта, а сейчас Магидова) и стали строить дом. Родители месили глину для саманов, а я, девчонка, таскала им ведрами воду. Там, где сейчас памятник Магомету Гаджиеву, был гидрант, такая колонка с рычагом, качаешь рычаг — льется вода. И потом с этим ведром надо было взбираться на горку по Ульяновскому переулку. А вокруг были разбиты огороды, вплоть до Вейнерского парка, и там, где сейчас филологический факультет ДГУ, тоже были огороды. И на месте Анжи-базара были огороды, и колхоз там располагался им. Сулеймана Стальского, но его почему-то называли «болгарским».
Время было голодное, и, когда хозяева снимали урожай, мы ходили и добывали из замерзшей земли незамеченную ими морковку, свеклу. Но самая вкусная еда была — картошка, пожаренная на тюленьем жире! Сейчас ребенка не заставишь такое съесть, а по тем временам — деликатес! Папа приносил тюленьи лапки (рыбу нельзя было, это уже считалось бы хищением), и мы на них жарили картошку. Помню, какое было волнение, когда на станции разбилась или, может, кто-то раскурочил цистерну с патокой. Весь город сбежался, несли эту патоку в бутылках, мисках, ведрах, банках. Потом, правда, животы вздувались, но никто об этом не думал — главное, вкусного поели. А когда нам перепадала американская тушенка — был праздник! Такая высокая банка и внутри слоями, как в ветчине, мясо и жир.
Беженцев во время войны было очень много. Они жили прямо на улице — от самого вокзала вдоль улицы Буйнакского и на улице Пушкина. Мы, дети, ходили на них смотреть. Так жалко их было, особенно стариков и детей, и мы на их фоне казались себе счастливцами и богачами. Да тогда и школы под приют для беженцев занимали. Приходим, например, в свою 3-ю школу, а нам говорят: «Здесь беженцы, идите во 2-ю». А оттуда посылают в 10-ю. В кинотеатре «Комсомолец» разбили госпиталь, и такая радость была, когда от Дворца пионеров нас отправляли с концертом для раненых.
Из развлечений я помню разве что как мы вставали человек по 12 на полозья и съезжали от тюрьмы до самой площади Коминтерна на самодельных санках, огромных таких. Только искры из-под полозьев летели, такая была скорость! Ну и еще походы в горы, это тогда безопасное совсем было дело. Собирались всей улицей и шли. Там же шишки росли, «боярышня», шиповник. Мой муж рассказывал, что мальчишкой он отправлялся за ягодами и потом продавал их на базаре. Вот! Про базар сейчас вспомнила — он шумел там, где сейчас дом правительства. Спекулянты, торговцы, ворье, военные, что продавали ремни, шапки, ботинки. Все это бурлило, перетекало, кричало! Там продавали горячий борщ в металлических тарелочках, стоял огромный чайник (замотанный в тряпье, чтоб не остыл) с чаем, подслащенным сахарином. Буханка хлеба стоила 200 рублей, а трофейные шелковые чулки — 70. Мы ходили туда, как на гулянье!
По нашей улице ездила арба, там сидел старик-старьевщик, и у него было полно разных карандашей, тетрадок, свистулек. Мы тут же разбегались по домам, тащили ему оттуда тряпье, макулатуру и получали от этого обмена колоссальное удовольствие. Еще машина ездила с керосином. Цистерна была с краником, и все хозяйки этот керосин покупали. Или ходили на угол… как это сейчас… 26-ти и то ли Нурадилова, то ли Батырая, там стояла керосиновая лавка и, помимо керосина, торговали еще таким черным жидким мылом. Не знаю, что за мыло, но им и мылись, и белье стирали.
Хотите расскажу, как мы одевались? Значит, для школы была положена форма. Но многие были из бедных семей, и поэтому бралось обычное платьице — в горошек, в клеточку, в полоску — и красилось в черный или коричневый цвет. Эти платья линяли сильно и через некоторое время все равно вылезали клятые горошек-полоска-клетка. Портфелей не было и шились для учебников специальные сумки из бязи, а в мешочках мы носили чернильницы-непроливайки и ручки со стальными острыми перьями. Хуже всего дело обстояло с обувью. Носили какие-то странные сооружения с деревянной платформой и сыромятными ремешками, которые зимой дубели от холода. Да, да, мы и зимой их носили, только на толстый вязаный носок. Летом же лет до 12 бегали больше босиком. Помню, как стояла у кассы кинотеатра, и так мне неловко было, что я босая! Старалась хотя б одну ногу куда-то спрятать. А какое было счастье, когда папа смастерил мне сапоги! Верх, то есть голенища, у них были брезентовые, а низ — из старых шин. Но самой замечательной обновкой была шуба. Папе на работе выдали спецовку на меховой подкладке, и мне из нее «построили» шубу. Я бы эту шубу ни зимой, ни летом не снимала!
Редакция просит тех, кто помнит наш город прежним, у кого сохранились семейные фотоархивы, звонить по номеру: 8-988-291-59-82 или писать на электронную почту: pressa2mi@mail.ru или mk.ksana@mail.ru.
