Нурия ИСАБЕКОВА: «На классику слушатель ходит с большим воодушевлением»

— Согласна с этим, Нурия?
— Мне кажется, на классику слушатель ходит с большим воодушевлением, к этому располагает сам характер музыки. Наша публика лучше всего воспринимает классическое и народное исполнение — и в инструментальных, и в вокальных жанрах. Замечательно ходят на балет Мусы Оздоева «Чарли — великий маг», несмотря на то, что это такое своеобразное музыкально-хореографическое попурри.
— А утверждения, что дагестанский зритель не дорос до классики – просто измышления?
— Это неправильная политика, служащая кому-то оправданием, и народ вообще здесь ни при чем. Если качественно делаешь работу, она всегда будет правильно оценена. У меня к публике никогда не было претензий. Я говорю всем спасибо: и моим слушателям, и организаторам моего концерта, которые старались не меньше, чем исполнители. И исполнители, и организаторы, и зрители – мы все были вместе в зале. Это был наш общий концерт.
— Нурия, когда вы начали ощущать свое предназначение воспитывать публику высоким искусством?
— Мои детские мечтания были заполнены образом балерины. Совсем маленькой три года ходила в балетную студию, которую открыла в Клубе рыбников Юлия Филипповна Газеватая. Профессионально организованные занятия проводились два-три раза в неделю. Я стояла за станком с надеждой на будущее. Так случилось и в «Щелкунчике» П.Чайковского. До главной героини Маши не доросла из-за плохой растяжки, но русский танец исполняла с удовольствием и еще выходила задувать свечи на елке. Потом оказалось, Дагестану не нужен балет, нас расформировали, вернее, всех автоматически перевели в ансамбль «Счастливое детство». Остались навсегда яркие впечатления от классической музыки, особенно — Петра Чайковского. Почему-то считается, что в Дагестане дети должны исполнять только национальные танцы. Слава Богу, сейчас Муса Оздоев дал возможность подросткам танцевать что-то другое, кроме лезгинки.
— Нурия, вы задумывались: если бы остались в балете, вы так же реализовались бы в качестве балерины, как оперная певица сейчас?
— Многое, конечно, зависит от природы, от физических данных. Мне нравилось танцевать классику. Музыкальность была всегда – это отмечала и Юлия Филипповна. А балет я и сейчас обожаю.
— Истоки любви к музыке Чайковского идут оттуда?
— Чайковский в балете такой же гений, как и в опере. Чего стоит одна его «Пиковая дама» или «Евгений Онегин»! Это признанные шедевры, об исполнении женских партий в которых мечтают все мировые сопрано.
— А если бы и здесь природа не смилостивилась, если бы у вас было не сопрано?
— А у меня и не было сопрано. Я десять лет пела в меццо-сопрано и не подозревала, на что способна. Но здесь можно было поработать над голосом и подкорректировать природу. Я пела в меццо-сопрано, потом мне дали колоратурную партию — справилась. С лирико-драматическим звучанием тоже получилось. Что мне давали – то и пела.
— Но закрепились в лирико-драматическом сопрано.
— Я не хочу сажать верхний регистр, поэтому мне удобно петь в сопрано.
— В каком образе «поднимались» до колоратурного звучания?
— В колоратуре я пела Марфу в «Царской невесте» Н. Римского-Корсакова. Все удивились, но я удачно справилась.
— Дочь купца, невеста боярина Марфа – красавица, в которую влюбился даже царь Иван, — яркий образ русской классики. И эта роль в Пермском оперном театре досталась вам сразу и легко. Нурия, вам приходилось петь гимны и оды — буквально и на сцене тем, от кого зависит хорошая роль в спектакле?
— Это не мое! На сцене петь гимны не приходилось, и в жизни тоже, мне кажется, не придется этого делать, я привыкла к тому, что мне роль давали сразу. У меня, можно сказать, мелких ролей никогда не было. Даже когда только пришла в Пермский театр, у меня уже были главные роли. Пела Микаэллу, Марфу. К своим главным ролям не подходила постепенно, как это делают многие. Это не говорит о том, что я была лучше тех, кто спел сначала второстепенные партии, а потом главные. Просто так распорядилась судьба, может, я слишком долго готовилась к сцене.
И в Махачкале я с самого начала исполняла главные роли – Асият, Земфира.
— Вы уже привыкли к главным оперным ролям, а хотя бы для себя когда-нибудь пропевали второстепенные роли, которые оказались вам чем-то близкими по духу?
— Это было давно, когда можно было позволить себе петь для души, а она еще трепетала мечтательностью, и я еще не ожидала, что буду востребована как оперная певица. Сейчас пою любую вещь, которую мне дают: открываю партитуру и начинаю просто работать. Могу исполнить любую партию вплоть до лирико-колоратурного сопрано, кроме Царицы ночи («Волшебная флейта» В.А.Моцарта). Я вам честно признаюсь: как-то приземленнее я стала.
— Возможно, это и есть оборотная сторона профессионализма?
— Я даже главные роли не пропеваю просто так, если не задали. А из второстепенных у меня была роль только однажды. Произошла трагедия с одной исполнительницей, и меня за неделю до премьеры спектакля ввели в оперу «Князь Игорь» А.Бородина на роль половецкой девушки. Я, естественно, быстро выучила ее и сыграла.
— А самой выбирать удается партии?
— Есть партии, которые я сама выбирала. Лет десять назад, когда абсолютно не могла представить себя Аидой из оперы Дж. Верди, во мне эту героиню увидели со стороны и сказали: «Вот бы ты спела Аиду». Я теперь ее пою, у меня полностью готова партия из этой оперы.
— На последнем концерте из героинь итальянских композиторов вы предпочли представить зрителю не Аиду, а Леонору из «Силы судьбы» Д. Пуччини. Если можно сравнивать Элеонору и Аиду – кто драматичнее?
— Я считаю, все оперные женские партии написаны для лирического сопрано, но с характером. Лирика – это не значит быть меланхоличной, без ярких эмоций, стоять вяло, без движений — это не интересно ни исполнителю, ни публике. Если мне не интересно, значит, и другим не интересно.
Смотришь со стороны – начинаешь исправлять свои ошибки, если кому-то что-то не понравилось – значит, нужно срочно исправить, просто так никто не скажет.
— Вы часто судите об ошибках по аплодисментам?
— Не часто, а всегда. Аплодисменты бывают разные: «слава Богу, закончил» и с эмоциями — это чувствует каждый.
— Дуэт с Мухсином Камаловым, стал апофеозом вашего концерта. С кем из солистов Дагестанского театра оперы и балета вы еще пели?
— Пока только с Мухсином. Действительно, это был сложнейший дуэт из «Евгения Онегина» Чайковского — без дирижера трудно с этим справиться, но нам удалось. Сегодня мало кто из певцов увлечен классикой. Мухсин постоянно к ней обращается: слушает других исполнителей, сам очень много поет, у него в репертуаре есть целые партии, например, Германа.
— Так что Лиза из «Пиковой дамы» Петра Чайковского в вашем исполнении на дагестанской сцене тоже может найти партнера. Вы сейчас не связаны конкретным местом работы… Быть свободным художником оперному певцу удобнее?
— Не скажу, что удобнее, но это больше развивает. Когда ездишь по разным театрам, работаешь со многими дирижерами, это идет на пользу музыканту, набираешь информацию и опыт.
— Для многих Татьяна в вашем исполнении предстала в новом свете – экспрессивная и волевая.
— Пушкинская Татьяна, мне кажется, все-таки натура эмоциональная. Она неодноплановая, в ней все краски женского образа, весь комплекс женской души: и драматизм, и лиризм. Я старалась показать всю эту многосложность. По репликам Татьяны, по ситуации и по музыке Чайковского она такой и выходит.
— За свою творческую жизнь скольких Татьян вы видели на сцене, и какая из них лучшая?
— В годы учебы в Москве я каждый день ходила на концерты. Но самую прекрасную Татьяну увидела на экзамене в консерватории. Играла она во фрагментах из «Евгения Онегина» — красивая сцена, великолепное исполнение. Я позже интересовалась судьбой этой актрисы, говорят, уехала за границу, ей не давали здесь петь. И такое случается, когда талант настолько огромен, что может кого угодно затмить.
— Когда вы играете, стараетесь походить на кого-нибудь из давно признанных?
— Я стараюсь оставаться в стиле. Если играешь Земфиру («Алеко» С.Рахманинова) – это один стиль, надо учитывать время и место действия спектакля. Татьяна ассоциируется с другой средой. Страсти все те же, но меняется оболочка, манеры. Татьяна не будет, как Земфира, делать резкие выпады ногой или рукой. Когда пою Земфиру, у меня уже повороты головы другие. Надо оставаться в эпохе.
— Столько интересного из практики оперной певицы остается за кадром сегодняшней беседы. К вашим мыслям, Нурия, о состоянии оперного искусства в Дагестане мы еще вернемся чуть позже. А сегодня хочется поставить точку мнением дирижера Зарифы Абдуллаевой об аккомпанировании в этом концерте.
— Для меня в этом концерте не было незнакомых вещей. У каждого исполнителя свои особенности. Концертмейстер старается раскрыть их, помочь солисту открыть свои лучшие стороны. С Нурией мы не имели возможности долго работать над концертом, но это нормальная практика: бывает, что солиста встречаешь только накануне или вообще даже на концерте. Концерт состоялся в полном смысле этого слова.