Фронтовики, наденьте ордена!

Война рождает гордость в душе небывалым героизмом советских солдат, дарит вечную славу генералам и рядовым, бесстрашно сражавшимся защитникам родины.
Больше 20 орденов и медалей сияют на кителе ветерана Загиди Абидовича. Награды, заслуженные редким бесстрашием на войне и честным трудом уже в мирное время.
Как напоминание о военном лихолетье и признание родиной заслуг – орден Славы, медали «За отвагу», «За победу над Германией», «За победу над Японией», «За взятие Кенигсберга», «За освобождение Белоруссии».
Мог ли думать паренек из селения Цущар Кулинского района о столь обширной географии своих военных подвигов? Разве знает кто, как сложится жизнь?
– Времена были совсем другие, – вспоминает Загиди Абидович. – Я очень мечтал вступить в комсомол перед войной и даже написал заявление, но мне отказали из-за возраста, не было еще 14 лет.
Моя родственница работала тогда в сельском совете, очень я ее просил сделать мне справку, где мне прибавилось бы несколько лет.
Она поддалась уговорам, я вступил в комсомол в начале июня 1941 года и так дальше жил: старше по документам, чем на самом деле.
Когда началась война, я учился еще в 7-м классе. В 1942 году призвали в армию моего отца, а в марте 1943 года и я ушел на войну.
– Вы были добровольцем?
– Да. Помню, комсомольцев нашего села вызвали в Кулинский райком комсомола. Со мной были мои друзья – Гасан-Гусейн Курбанов и Абдулвагид Цахаев.
В клубе собралось много молодежи, мы переговаривались, шутили, но в воздухе чувствовалось какое-то напряжение.
И вот к нам обратились руководители района, призвали нас, как комсомольцев, написать заявление с просьбой о добровольной отправке на фронт защищать нашу родину.
Нам раздали бумагу, мы написали, что нужно, а уже через три дня явились с вещами в райвоенкомат. Пешком дошли до Буйнакска, затем поездом прибыли в Махачкалу, а уже оттуда – в город Гори. Это родина Сталина в Грузии.
Как было принято тогда, три месяца нас обучали, потом меня и Гасан-Гусейна отправили воевать на 3-й Белорусский фронт.
Попали мы в пехоту. Я много думал впоследствии, что же это за род войск такой, где так легко гибли люди! Пехота на передовой, лицом к врагу. Допустим, артиллеристы, летчики, даже моряки все-таки воюют в некотором отдалении от врага. А тут…
– С каким оружием пехотинцы идут в атаку?
– Вначале мы воевали с винтовками, потом, ближе к концу войны уже с автоматами.
В декабре 1943 года был такой эпизод. Уже точно не помню, где-то в Витебской области пришлось обороняться от фашистов. Вырыли траншеи, отбивали атаки немцев. А холод был сильный, ветер, мороз.
Наш командир неожиданно приказал взять высоту и закрепиться на ней. Я до сих пор не понимаю, зачем он это сделал. Без артиллерийской подготовки, без разведки он кинул своих людей на верную смерть.
«За родину, за Сталина», – крикнул он. Мы рванулись вперед. Кстати, сам командир остался в траншее. Мы не успели пробежать и 100 метров, как немцы открыли ураганный огонь из пулеметов и минометов. Полегли все…
– А что случилось с Вами?
– Я был ранен в руку, осколком задело глаз. Я потерял сознание и очнулся только вечером. Вокруг неподвижные тела моих товарищей, крики, стоны: мама, помоги!
Заметил вблизи моего друга Гасан-Гусейна, у того была странно вывернута нога, а из горла хлестала пульсирующая кровь.
Я с трудом поднялся на ноги, снял со своей винтовки штык, выбросил вещмешок, опустился на колени и подполз к своему товарищу. Скинул с него и выбросил снаряжение, втащил тело друга на спину и поволок…
С трудом добрался до какого-то блиндажа, где было несколько раненых солдат. Нас перевязали, уложили на солому. Утром на санях нас отвезли в медсанбат. Там мы разлучились с Гасан-Гусейном.
– Увиделись ли с ним когда-нибудь?
– Только после войны. Ему тогда в госпитале ампутировали ногу, демобилизовали. Он вернулся на родину, работал в селе Новолакское в райкоме партии. К сожалению, уже 5 лет как его нет в живых.
– Загиди Абидович, как получилось, что в Книге Памяти Вы значитесь погибшим?
– Это все последствия боя, о котором я рассказал. Когда я лежал без сознания, у меня, посчитав мертвым, забрали красноармейскую книжку. Я до сих пор затаил обиду на медицинскую службу, как они могли не помочь раненому?
На родину моей матери была отправлена похоронка. В семье сделали все положенные похоронные обряды, оплакали меня. Так при жизни я был похоронен, моя фамилия до сих пор выбита на мемориальной доске братской могилы в деревне Вороны Витебской области.
– Когда же Вам удалось сообщить родным о том, что живы?
– Только в госпитале под Вязьмой, где я провел три месяца. На фронте не было возможности писать письма. Из госпиталя я послал весточку домой, успокоил родных, сообщил, что живой. Там же мне выдали новую красноармейскую книжку и отправили воевать.
– Воевали опять в Белоруссии?
– Под Витебском мы пошли в наступление. Я был командиром отделения, младшим сержантом. Дошли до какой-то лощины, остановились на левой стороне. На правой устроились немцы. Враг пытался выбить нас с укрепленного района. Командир роты приказал нам продержаться до утра и не отступать. Нас было 6 человек, мы отбили три атаки противника и держали оборону до утра.
У нас было два пулемета: один станковый «максим» и второй ручной. Это нас и спасло. Утром, как рассвело, увидел десятки немецких трупов. Нас, всех шестерых, наградили медалями «За отвагу».
Люди держались, сражались насмерть. Помню, как призыв «За Родину, за Сталина» будто пробивал током и срывал с места.
– Говорят, что перед атакой солдатам давали выпить так называемые «наркомовские» 100 грамм…
– Не знаю, никогда не сталкивался с этим. Снабжение вообще было плохое, да никто и не требовал комфортных условий. Мы сражались за родину, других мыслей не было.
Никто не спрашивал, кто какой национальности. Была одна дружная семья. И очень больно было терять боевых друзей.
В одной из атак рядом бежал узбек с автоматом в руках, через плечо – пулеметные ленты. Вдруг он споткнулся, упал на колени и опустил голову на землю, вроде молится. Не время для этого. Я остановился, приподнял его голову, а у него прямо напротив лба в каске маленькая дырочка, он умер мгновенно.
– Наверно, не все выдерживали испытание смертью, кто-то и ломался?
– Были такие случаи, но очень редко. Сибиряк, красивый здоровый парень прострелил себе ногу, чтобы попасть в госпиталь, а потом домой.
Его спрашивают: «Зачем ты это сделал?» А он, как ребенок, твердит: «К маме хочу, она болеет». Суд над ним был скорый, повернули лицом к лесу и расстреляли.
Другой случай – уже взрослый человек отказывался брать в руки оружие, объясняя, что его религия запрещает воевать. Его тоже судили и отправили в тюрьму на 10 лет.
В наступлении под Витебском я получил осколочное ранение в левую ногу и пролежал в госпитале больше трех месяцев.
– А дальше уже на Запад Ваша фронтовая дорога?
– Да, уже шли бои в Восточной Пруссии. Мы заняли одно село, человек 10-12 разместились в двухэтажном доме. Ребята расслабились, начали печь блины. И вдруг стенку пробил немецкий снаряд. 6 человек погибли на месте. Я взял на руки товарища, у которого оторвало ноги, и спустился с ним по лестнице. Он умер у меня на руках. Как тут не плакать… Не понимаю, почему командиры разрешили нам разводить огонь, ведь немцы заметили дым, исходящий из трубы, потому и начали обстрел.
Вскоре я обморозил ноги. Случилось это тоже под Кенигсбергом. Мне и товарищу приказали выяснить, что находится в одном из домов. Это было в феврале, шел мокрый снег, дул ледяной ветер, грязь непролазная.
Шли через поле, когда до дома оставалось 300 метров, по нам открыли огонь из автоматов. Мы легли в грязь, не могли поднять голову.
Целый день, пока не стемнело, так и пролежали. А через два дня я не смог ходить – отказали обмороженные ноги. Я опять попал в госпиталь.
– Вы штурмовали Кенигсберг, вошли в него победителями, какие чувства испытали?
– Честно говоря, сам город мне был неинтересен, он был разрушен, да и вообще ни до каких красот дела не было. Мы воевали, а свое чувство тогда помню: радость.
– После Запада – Дальний Восток, как получился такой крутой вираж?
– Конечно, мы мечтали штурмовать Берлин. Но 22 апреля погрузили нас в товарные вагоны, и помчался эшелон на Дальний Восток. Дорога заняла 29 дней. Когда остановились в городе Омске, услышали выстрелы, крики. Высунулись из вагона: «Что случилось?» – «Победа!» – говорят. Не было предела нашей радости, хоть для меня и моих товарищей война еще не закончилась.
Около трех месяцев провел в сопках Уссурийска. В начале августа нам объявили, что мы идем в наступление против миллионной Квантунской армии Японии.
Японцы тогда находились на севере Китая у границ СССР.
С боями дошли до города Харбин. Наш стрелковый батальон преследовал японцев на самоходных установках. Нарвались на вражескую колонну, нам дали приказ уничтожить врага.
На каждой самоходной установке находились 12-15 солдат. Впереди нашей самоходки бежали 4 японца, внезапно они исчезли. Я соскочил и с автоматом в руках отправился на их поиски.
Вскоре обнаружил сбежавших – они лежали на земле, в руках сжимали винтовки с кинжальными штыками.
Я крикнул: «Руки вверх!» Теперь-то понимаю, что этого нельзя было делать. Один из японцев выстрелил в меня. Пуля просвистела мимо головы. Мне повезло, что он не попал, хотя между нами расстояние-то было 5-6 метров.
Я подхватил автомат, дал по врагам очередь, и японцы упали. Не зная, убиты они или нет, достал гранаты РГ-42, снял чехлы, так как и себя мог ранить на таком близком расстоянии, и бросил две гранаты по очереди.
Наши солдаты, решив, что гранаты швыряет враг, стали стрелять туда, где находился я. Мне пришлось громко кричать: «Не стреляйте!»
Они, к счастью, услышали, подбежали, стали обнимать меня. За этот поступок я был награжден орденом Славы III степени.
– Когда же закончилась для Вас война?
– 2 сентября 1945 года в Токийской бухте на борту линкора «Миссури» был подписан акт о безоговорочной капитуляции Японии. Мы вернулись из Китая в 1946 году, а в феврале 1947 года я был демобилизован из армии в звании гвардии старшего сержанта. А было мне всего 20 лет!
– Как сложилась Ваша жизнь после войны?
– Я вернулся на родину. Представляете, за 4 года почти забыл родной лакский язык! Окончил 10 классов вечерней школы, затем Ростовскую юридическую школу и Всесоюзный юридический институт.
Работал в органах МВД около 30 лет. Для меня фронт продолжился: сражался с преступностью. Ушел на пенсию в звании подполковника милиции, а в честь 55-летия Победы на основании Указа Президента РФ получил звание «полковник милиции».
– То, что Вы пережили, забыть невозможно. Конечно, все ныне живущие благодарны Вам и всем ветеранам за Великую Победу.
С праздником Вас, уважаемый Загиди Абидович, здоровья Вам, бодрости и оставайтесь подольше в строю!