Он чувствует этот мир по-особенному, – крутилось у меня в голове, когда он то шутил, подтрунивая над самим собой, то восхищенно рассказывал мне о Паганини, то вдруг на минуту, извиняясь, замолк, когда я спросила его о матери, и я чувствовала, как ему непросто о ней говорить. В эти моменты он был словно актер разного жанра, блестяще играющий и трагические, и комические роли. Но он не играл. Он просто такой. Он так живет.
Встретиться с ним, побеседовать мы решили в редакции давно, заинтересовавшись скульптурой женщины с лирой на проспекте Гамзатова, и даже еще не зная, кто ее автор. Кто он? Какова идея этой скульптурной композиции? Откуда этот почерк, не типичный для нашего города? И мы его нашли. Это скульптор Башир Увайсов – неизвестный художник с известной фамилией и известными работами, младший брат поэта и писателя Сугури Увайсова. Как оказалось, не только загадочная женщина с лирой, названная автором «Элегией», сотворена руками Башира Увайсова. Это и скульптура женщины с журавлями на стене здания, пересекающего проспект Гамзатова и улицу Ярагского. И даже кованые светильники в центре Махачкалы.
То, что, как оказалось, художник готовился к своей выставке и ее открытие намечалось уже на следующий день, для меня было счастливой случайностью – я смогла посетить выставку работ Башира Увайсова до ее открытия, пройтись с ее автором по большому пустому залу вдоль длинного ряда изображений скульптур и картин, останавливаясь на каждом эпизоде и просто беседуя с ним.
– Сейчас я очень жалею, что столько лет занимался железом, всю жизнь потратил на него. Жалею, что забросил живопись. Сейчас я понимаю, что не должен был этого делать. С чего начнем? Вот это моя первая жена (шутит, показывая на скульптуру «Журавли»), а эта – вторая жена (скульптура «Элегия»). А вот еще одна прекрасная женщина, но, правда, уже не скульптура, а портрет. Тарият Капиева в роли Кармен. Тарият очень талантливая женщина. Она великолепная балерина, хореограф. Она троюродная сестра моих двоюродных братьев. Ее образ достоин того, чтобы называться Музой.
– Башир Давдиевич, Вы говорите, что жалеете о том, что слишком много «занимались железками» и поэтому слишком мало – живописью…
– Да. Все, что я сделал для города: скульптуры, фонари… – они живут, люди видят их, но в моей душе живопись все равно останется Королевой. Я сейчас смотрю и думаю, сколько времени я упустил, когда можно было писать картины. Но я думаю, что я еще догоню, если Бог даст здоровья.
– Раньше Вы определяли себя как скульптор, художник, дизайнер. Но сейчас я понимаю, что отныне Вы собираетесь быть только художником.
– Вы знаете, скульптор, дизайнер… – это все не я придумал. Про меня писала одна девчонка и назвала меня «скульптор, художник, дизайнер». Я подумал: «А ведь на самом деле же так». Вон те крайние работы – это почти дизайнерские вещи. Это декоративная живопись для интерьера. Если я сейчас начну этим заниматься, это же будет просто прелесть, здорово! Вообще создавать кованые изделия в городе я начал первым в
1992 году. В советское время металл не был востребован, а после того, как началась перестройка, строительство домов, я предложил Магомеду Хачилаеву сделать кованые металлические балкон и ворота. После этого они начали появляться в городе. И даже точные копии моих работ. Сейчас, конечно, их делают лучше меня. Красивые металлические изделия только украшают город. Я не хочу приписывать себе заслуги, но в одном моя заслуга точно есть – я первым начал это делать. Может, хватит мне уже разговаривать? Я, наверно, слишком много говорю?
– Нет, мы как раз подошли к самому интересному экспонату.
– Да, эту работу я написал, когда мне был 21 год. Я ее создал из рога.
– А как появилась идея написать эту картину? Почему именно образ Паганини?
– У Паганини было какое-то действительно дьявольское лицо, но когда он начинал играть, он менялся, лицо его становилось таким спокойным и одухотворенным. Перед тем как написать эту картину, я писал еще скрипачку, и другие были работы, но это все были наивные вещи. Я просто пробовал рог как материал. Когда я написал картину «Паганини «Каприччио», то понял, что это моя лебединая песня, что больше я ничего не смогу сделать. Игра красок, светотень – все, что мог, я использовал в этой картине. Сейчас я думаю, откуда у меня тогда,
21-летнего пацана, было столько чувства, чтобы написать такую картину?! Наверно, в молодости это у всех так происходит.
– А вот эта картина – «Демон». Тут тоже, кстати, мрачное выражение лица. Вас, как художника, по-моему, привлекают какие-то темные силы?
– Вы задали очень хороший вопрос. Сейчас я готовлю каталог моих работ, включающий в себя также биографические сведения о себе во время работы над каждой картиной. Подходя к этой работе, я рассказываю, что заболел тогда вирусом Паганини. Я ходил по улицам, постоянно думая о нем, что-то напевая; много читал о нем. Через месяц, в мае 1967 года, когда картина была закончена, мной овладела эйфория. Это не живопись, а рог – новая техника. Все начали ею пользоваться, ей посвящались целые номера журналов.
Спустя два месяца после написания этой картины, 10 июля на улице Буйнакского меня ранили, проткнув кинжалом насквозь. Я еле выжил, и выжил, наверно, потому, что Бог знал, что я должен остаться, чтобы через какое-то время продолжил писать эти работы. Когда я пришел в себя после этого случая… Это было для меня вторым рождением. Я бродил по улицам города, по площади, и когда написал эту картину, мой друг, художник, сказал: «Это же демон!» У старшего брата было много книг, я нашел среди них «Демона» Лермонтова. «Мой гордый демон не отстанет, пока живу я, от меня. И путь мой озарять он станет лучом чудесного огня…». С тех пор эти слова стали лейтмотивом моей жизни, и этот образ очень дорог мне, хоть и говорят, что демон – это все же то, что против Бога. Но без него не было бы счастья, не было бы горя, не было бы радости. И я счастлив, что написал эту работу.
– «Паганини «Каприччио», «Демон», «Посвящение Сальвадора». В этих картинах есть что-то мистическое. Ощущение, что их объединяет какая-то одна тема.
– Первые две картины я написал в 21 год, и могу сказать точно, что они связаны между собой. А «Посвящение Сальвадора» я написал совсем недавно, в 2010 году – просто я снова вернулся к живописи.
– Картины «Замок Тамары» и «Музыка осени» тоже чем-то связаны. В них много красок ярких, но теплых, мягких, спокойных. От них веет каким-то задумчивым спокойствием.
– Сейчас они мне самому нравятся, а когда рисовал, не думал об этом. Музыка красок – это что-то великолепное. Если я не родился композитором, я обязательно должен был быть художником. Я счастлив, что могу чувствовать цвета, окружающие нас. Художникам дано по-особенному чувствовать цвета, как музыканту дано чувствовать звуки. Когда я был на концерте Спивакова, который недавно прошел в Махачкале, для меня это было чем-то невероятным! Я там сидел и с ума сходил! Настолько много красоты в этой музыке! Я благодарен Богу, что он создал меня художником. Пусть не популярным, не известным, но во мне есть чувство цвета, я понимаю музыку, я понимаю литературу – и это мне очень дорого. Я чувствую, что мне нужно заниматься именно этим – писать картины. Металлические скульптуры высотой в восемь метров и шириной в двадцать четыре одним молотком, как раньше, я уже не смогу делать. А вот живописью заниматься я могу, и я буду это делать, если мне свыше дадут еще хотя бы чуть-чуть времени.
– Вот смотрю я на этот осенний пейзаж в Вашей работе. Вы, наверно, любите осень…
– О! Не то слово! И родился я 17 сентября. Осень – это моя любимая пора. В ней есть все краски. Когда гуляешь в парке, вокруг желтые листья… Какая же это красота! Это симфония вокруг тебя! Может быть, Вам покажется, что я слишком возвышенно говорю, но я на самом деле это чувствую. Музыка красок, музыка осени, осенняя мелодия… Поэтому я и назвал картину «Музыкой осени».
– Читая о Вас, я, кстати, обратила внимание на то, что Вы очень любите музыку. И это проявляется у Вас и в творчестве: «Элегия» – скульптурная композиция женщины с лирой в руке, образ Паганини, работа, которую Вы назвали просто – «Музыка»… Вас, наверно, вдохновляет музыка?
– Очень сильно. Если бы я не попал на этот концерт Спивакова, я не знаю, что бы со мной было. Это такое счастье! В тот вечер у меня было ощущение, что пустой, уже не молодой сосуд наполнили медом. Это такая прелесть. Да, я не просто так назвал свою скульптуру «Элегией».
– Возвращаясь к образу женщин в Вашем творчестве, с которого мы начали. Я знаю, что Вы выросли без отца, Вы даже никогда не видели его, потому что его не стало еще до Вашего рождения, Вас вырастила и воспитала мама, которую Вы очень любили и относились с большим трепетом. Вы никогда не хотели воплотить эти теплые чувства к матери в скульптуре, посвятив ее матери, а может, не только Вашей, всем матерям?
– Сейчас идет какой-то конкурс, но в конкурсах я не люблю участвовать. А памятник матери, конечно, нужно поставить. Все любят своих матерей, но наша мама, когда отец рано ушел, подняла нас пятерых. Мама – это лучшее, что было у меня в жизни, это великая женщина. Они все великие женщины, поднимавшие детей в те трудные годы. Нас пятерых мама воспитала сама. Три брата: один журналист, другой писатель, и вот я – несчастный художник. При их жизни мы не можем дать им все, чего они заслуживают, а после начинаем думать, чего же мы не додали матерям. Я прошу прощения за свои эмоции. Когда о ней говорят, я не могу сдерживать себя.
– Что бы Вам хотелось донести до тех, кто придет посмотреть эту выставку?
– Вы знаете, у меня не было никакой задачи что-то людям преподнести. Все, что я сделал, есть в городе, и люди это видят.
– Но они могут не знать, что автор – Вы.
– Те, кто придет сюда, узнают, что это сделал я.
– Думаю, для многих, кто придет на выставку, будет настоящим открытием именно Ваша живопись.
– Живопись я для себя открыл, а люди пусть просто посмотрят. Задача моей выставки не в том, чтобы сделать из меня какого-то великого человека. Мне просто хочется показать людям свои работы, то, что я сделал своими руками за столько лет. Светильники на проспекте Гамзатова в Махачкале, скульптурные композиции «Журавли» и «Элегия». А вот моя композиция в поселке Никель Мурманской области. Моя жена работала там врачом, дочь ходила в школу. Эта работа высотой в восемь метров сделана одним молотком. Каждая фигура шириной в четыре с половиной метра. Это скульптурная композиция «Музы» на здании ДК «Восход» в этом поселке. Я делал там и другие работы.
– В Вашем творчестве чувствуется мультикультурализм, я не могу тут проследить что-то дагестанское.
– Я восхищаюсь нашими дагестанскими мастерами, но они и без меня все это прекрасно делают. Зачем мне туда лезть? Вы, наверно, видели шовкринские маленькие скульптурки? Я ими восхищаюсь, но никогда не смогу сделать ничего подобного. А у меня изнутри как будто вырывается буря. И если я что-то делаю, но понимаю, что что-то идет не так или не получается, я ищу что-то другое, то, чем я смог бы еще заняться. Я всегда иду вперед, не люблю останавливаться. Я предложил делать кованые металлические скульптурки для махачкалинских парков и аллей. Это будет очень красиво. У меня уже готовы эскизы.
А вот скульптура «Журавли». Чтобы в советское время на вертикальной стене разрешили установить такую скульптуру… это было неслыханно. Ведь там столько людей ходит. Я целый день сам долбил эту стену, чтобы эту огромную махину весом тонны полторы, если не две, можно было там установить. И с 1979 года она до сих пор там стоит.
– На ее создание Вас вдохновило творчество Расула Гамзатова?
– Нет.
– Нет?! А что тогда?
– Я сейчас объясню. У меня был рисунок, на котором была изображена какая-то задумчивая голова. И мой друг говорит: – Тебе нужно сделать эту голову. А у меня был заказ на оформление стены этого здания, которое находится на углу улиц тогда еще Ленина и 26 Бакинских комиссаров, но украсить мозаикой нужно было не эту стену, на которую я установил скульптуру «Журавли», а другую. И когда я получил заказ, я подумал: «Да что там эта стенка, дай-ка я лучше на другой стене сделаю». Это, конечно, было самоуправством с моей стороны. Сначала я начал рисовать на стене эту голову, потом от головы вверх волосы, потом подумал: дай-ка я звездочки еще сделаю. Затем вдруг мне пришла мысль: зачем эта голова вообще нужна?! Лучше я туда женщину поставлю. А когда женщину поставил, вместо звездочек сделал журавлей. Хоть мой брат и говорит, что первых журавлей в Махачкале сделал именно я, но я не претендую на первое место, мне оно не нужно, я сделал эту скульптуру просто для души. Я до этого ничего не лепил и не был скульптором, просто надо было ее сделать, и я сделал – вот в чем дело. Мне Бог многое дал, если он сейчас услышит, – заберет. Лучше не буду много говорить (смеется).
