Военная блокада Ленинграда немецкими, финскими и испанскими войсками во время Великой Отечественной войны длилась 872 дня – с 8 сентября 1941-го по 27 января 1944 года.
Город был «лакомым кусочком» для Гитлера: там располагался Балтийский флот, прямая дорога вела на Мурманск и Архангельск. Если бы Ленинград был сдан, он был бы разрушен и стерт с лица земли. Руководство страны и сами жители прекрасно это понимали. Город Ленина должен выстоять любой ценой!
С первого дня блокады появились продовольственные карточки, закрылись школы, была введена военная цензура. Запасов продуктов в Северной столице хватило всего на неделю, потом на ее жителей, а их к этому моменту было 3 миллиона, обрушился страшный голод. Сотни тысяч человек погибли в те жуткие морозные зимы.
Единственным путем сообщения оставалось Ладожское озеро, хотя и оно находилось в зоне досягаемости артиллерии и авиации противника.
Блокадные дети – особая тема для разговора. Они рано взрослели, становились не по-детски мудрыми, наравне со взрослыми приближая победу.
ЭВАКУАЦИЯ
– Мне исполнилось 4 года, когда началась война, – вспоминает Марина Владимировна Бессалова, – жили мы в Ленинграде, на Васильевском острове. Даже адрес помню: 11-я линия, дом 25, квартира 5. Комната была большая – 45 квадратных метров, правда, поделена перегородками между несколькими хозяевами.
Мама, Наталья Владимировна Сухаревская, работала наборщицей в типографии. Про отца, Владимира Петровича Щетинина, знаю мало. Видела всего два раза, он ушел на фронт в 1939 году, был военным прокурором. Запомнила только его одежду – кожаное пальто и такая же фуражка. Родители не были официально женаты, поэтому мама не получала паек за отца и во время блокады умерла от голода… Не помню, как пережили мы первую блокадную зиму, но в апреле 1942 года меня с детским садом эвакуировали на Большую землю.
Лед с Ладоги уже сошел, нас, детей, погрузили на баржу и переправили на другой берег озера. Никто ничего не объяснял. Только баржа причалила, как начался артиллерийский обстрел прямо по тому пути, который мы только преодолели. Когда снаряды падать перестали, нас распределили по вагонам, и состав отправился в глубь страны.
Не помню, чтобы с нами были воспитатели или кто-то из родителей. Дети болели и умирали в дороге, на станции их тела выгружали из вагонов, куда девали – не знаю…
Наконец, доставили нас в Адыгею, в город Майкоп. Разместили в спецприемнике. Кормили нас один раз в день, одежду не давали – дети ходили в трусиках и босиком. Я так ослабела, что почти не могла двигаться.
НИКУЛИНЫ
От смерти маленькую Марину спасли Антон и Александра Никулины, которые девочку удочерили. Крепкая казачья семья, в которой не было своих детей. Выбирать ребенка приехал сам Антон. Чем-то приглянулась ему маленькая ленинградка. Он оформил документы на девочку, а его жена, накинув на нее свою оранжевую кофточку, привезла домой.
Жили Никулины не в самом городе, а в одном из ближайших сел. Антон работал конюхом в колхозе, имел бронь – освобождение от военной службы.
Хороший был человек, очень Марину любил, без подарка для нее домой не возвращался.
Но в августе 1942 года город оказался под властью оккупантов. В центре Майкопа фашисты устроили концентрационный лагерь для военнопленных и местных жителей. Начались повальные расстрелы. В городе действовала особая карательная команда «СД-11», которую возглавлял офицер немецкой армии Эрих Кубяк. О зверствах этой команды ходили легенды.
Марина Владимировна вспоминает, что почти все дети из спецприемника погибли: фашисты брали у них кровь для своих раненых солдат.
– Город переходил из рук в руки, – рассказывает она,– то наши его брали, то немцы. Ситуация на фронтах была очень сложной. Стали призывать в действующую армию имеющих бронь. Ушел воевать и мой приемный отец.
Сражался Антон Никулин в городе Анапе, под Сочи был ранен и умер в сочинском госпитале.
Александра получила посылкой его документы, даже обмундирование, и решила уехать подальше от родных мест. Мы перебрались в Краснодарский край: село Успенка Успенского района.
ДЕТСКИЙ ДОМ
Моя приемная мать меня не любила, я часто болела, а лечить, ухаживать за мной у нее желания не было. Александра решила сдать меня в детский дом. Три раза пыталась это сделать, два раза ей помешали мои слезы и мольбы, но в третий – несмотря ни на что – она поступила по-своему.
Помню, ее знакомая по фамилии Перерва
меня утешала: «Ну что ты плачешь? В детдоме тебе дадут новые ботиночки, нарядное платьице – будешь как принцесса».
А на мне было красное пальто с черным воротником, нарядный капор с цветочками, сапожки. В детдоме все это с меня сняли и бросили в огонь. Выдали черное дерюжное платье и остригли наголо. На ногах – ничего, мы ходили босиком.
Подошла ко мне девочка Лида, принялась меня утешать. Дала мне кусочек сыра – видно, от завтрака остался. Но я не взяла, хотелось пострадать на всю катушку. Правда, с Лидой я подружилась, очень по-доброму о ней вспоминаю.
Потом жизнь вошла в колею, нас учили шить, вышивать. Поэтому одежду уже мастерили сами себе. У меня обнаружился хороший голос, я начала петь, сначала в общем хоре, потом стала солисткой. На всех концертах художественной самодеятельности перепевала репертуар Клавдии Шульженко, пела военные песни.
«Ну, быть тебе артисткой!» – говорили все вокруг. Я и сама так думала.
Школу окончила, из детдома выселили. Куда податься? А поеду я в Ставрополь: там было музучилище с вокальным отделением.
А подружки говорят: «Зачем тебе Ставрополь? Поехали с нами на Черное море в Анапу! Будем плавать, загорать, а потом куда-нибудь поступим!»
Самой большой ошибкой в жизни я считаю то, что плясала под их дудку, согласилась уехать в Анапу.
Море, солнце – прекрасно, а как дальше жить? С большой неохотой подала документы в сельхозтехникум. Экзамен провалила.
ДАГЕСТАН
Одна на всем белом свете. Чужой город. Негде жить, нечего есть. Марина отправляется в ближайший колхоз им. Сталина в селе Конаково. Все тяжелые работы на ней: прополка, поливка, покос. Не такой она представляла свою будущую жизнь. А тут, дело было летом, попала ей на глаза какая-то газета с интересным объявлением: фабрично-заводское училище в Дагестане набирает девушек для обучения профессии съемщицы.
– Где наша не пропадала! А поеду я в Дагестан! – решила девушка. Где он находится – понятия не имела, слышала только, что на берегу моря. Что за профессия – съемщица, тоже не знала, думала, что связано с фотоделом, типа снимать она людей будет. В Махачкалу Марина Владимировна попала в 1956 году.
В жизни все не так, как в мечтах: училище оказалось при фабрике им. III Интернационала, а съемщица должна трудиться на прядильном станке.
Одно было хорошо, что дали комнату в общежитии. Через 6 месяцев она уже работала на фабрике.
– Меня очень хорошо, доброжелательно приняли, – вспоминает она, – особенно по-доброму отнеслась ко мне Марья Петровна, фамилию не помню, она была главным инженером. Подружилась я с Ольгой Церанут, которая работала в бухгалтерии. Много хороших людей встретила тогда.
Постепенно привыкала к новому месту. Дружила с ребятами, с одним даже закрутила роман. А у того был товарищ, которого звали Евгений Бессалов.
Видно, нравилась я ему. Как-то отвел он меня в сторону и говорит: «А ты знаешь, что твой парень женат и у него двое детей?» Я, честно говоря, не знала. Но и ошарашена сильно не была: женат, так женат. Мне такой не нужен. Расстались.
А тут Евгений со своими ухаживаниями. Был он высокий, симпатичный, мне такие нравились. Да еще моряк, в красивой морской форме. Кто устоит перед таким?
Красиво ухаживал, покупал мне ликер, конфеты шоколадные, рассказывал всякие забавные истории из морской жизни. Знаете, какие обалденные ликеры были в то время?
В общем, покорил он девушку, вышла Марина за него замуж, переселилась к нему в квартиру на улице Ленина, где тот жил с матерью. Только не знала она по молодости, что невинное увлечение Евгения ликерами приведет со временем к пьянству. В семье были уже дети Александр и Евгения, когда она поняла, что жить с пьющим человеком невозможно, и развелась.
От фабрики получила двухкомнатную квартиру, одна поднимала ребят.
Так сложилась ее судьба, что без малого 38 лет проработала она на фабрике, оттуда и ушла на пенсию.
– Мне радостно, когда я бываю в моем родном городе, сегодня это Санкт-Петербург. Я горжусь тем, что у меня есть значок «Житель блокадного Ленинграда».
Но Дагестан мне тоже дорог, здесь прошла моя жизнь, выросли дети. И еще у нас очень хорошие люди, таких в других регионах России нет.
Недавно я была в Москве, провела там два месяца, не представляете, с какой радостью вернулась домой в Махачкалу.
Наталья БУЧЕНКО
