Академическая наука против «лжесенсаций»: о чем говорят этнографы и молчат генетики? Заведующий отделом этнографии Института истории, археологии и этнографии Дагестанского федерального исследовательского центра РАН, доктор исторических наук Магомедхан Магомедханов – о здоровом снобизме в науке, этнических конфликтах, политической конъюнктуре, «дагестанскости», фундаментальных исследованиях и засоренном историческом «эфире» – в интервью «МИ».
ЗА МЕЖДИСЦИПЛИНАРНОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ ЭТНОГЕНЕЗА
– В последние годы не только в научных кругах, но и среди общественности наблюдается большой интерес к генетическим исследованиям, целью которых является выявление «родословной» народов. Несколько лет назад международная группа ученых под руководством Олега Балановского (российский ученый-генетик, доктор биологических наук, руководитель лаборатории геномной географии Института общей генетики РАН, профессор. – Прим. «МИ») провела первые масштабные генетические исследования этнопопуляций, в том числе на Северном Кавказе и в Дагестане, в частности.
Анализ генетического материала дагестанцев выявил наиболее часто встречающуюся у жителей республики гаплогруппу, говорящую о ближневосточном происхождении. Есть мнение, что результаты этих исследований проливают новый свет на историю дагестанских этносов. Вам, как этнографу, они дали какие-то новые знания или, может, подтвердили уже известные факты?
– Каждому генералу кажется, что все главные боевые действия происходят именно на его фронте. При этом некоторые выдают себя за генералов, будучи ефрейторами. Поэтому эти мифы о том, что по некой генетике можно определить этногенез – это полнейшая чушь, и у профессиональных этнологов она уже давно вызывает очень большое раздражение.
Да, есть генетические исследования, они имеют множество разных направлений, касающихся медицины, биологии и т.д. Но в данном случае сделан «прыжок» в этнографию. Причем идея у всего этого какая? Рассказать то, о чем молчат исторические источники. Якобы там, где кончается археология, начинается этногенетика. Это – чушь.
Давайте возьмем каменный век. К примеру, древняя стоянка Айникаб в Акушинском районе, где под руководством академика РАН Хизри Амирханова ведутся раскопки памятников палеолита. Даргинцы должны сказать: «Это было наше поселение» во времена, когда там жили жирафы?!
– Конечно, нет.
– Если речь идет об этногенезе, с какого времени мы можем употреблять приставку «этно»? Кто на этот вопрос ответил? Никто. Если генетики, не зная этого, говорят: «Мы устанавливаем этногенез древнее археологии и этнографии», этому можно доверять?
Да, этими исследованиями сейчас активно занимаются, это направление очень сильно развито в Казахстане, США, Беларуси и во многих других странах.
К сожалению, проводятся такие исследования, как правило, «автономно», без должного «сопряжения» с археологией, историей вообще и этнокультурной, этнической историей, в частности. Археологи – люди очень внимательные, и они прослеживают этнокультурные особенности на территории современного Дагестана начиная с бронзового века, то есть с III тысячелетия до н.э. А какие конкретно этнические общности тогда были, археологи не говорят, потому что – простите за тавтологию – знают, о чем говорят.
На мой взгляд, этносы, народы, их происхождение – это нечто большее, чем исторический материализм или генные анализы крови. О каком происхождении народов можно говорить вне связи с лингвогенезом, социогенезом, культурогенезом, вне контекстов историко-культурного, цивилизационного развития, миграционных и ассимиляционных процессов, религиозной жизни?
Есть, например, исследования по этногенезу русских, которые основаны на данных генного анализа образцов крови и которые не вызвали у этнологического сообщества России восторга. Ведь русские – это не только русские по крови, но и евреи, немцы, шотландцы и т.д.
Вспомним, что сказал Цицианов весной 1804 года в письме к джарцам: «Вы думаете, что я грузинец, и вы смеете так писать? Я родился в России, там вырос и душу русскую имею». Относительно степени идентичности души Цицианова с русской душой можно сомневаться, но вполне вероятно то, что он по крови не русский и по самосознанию не «грузинец».
В составе «русских» – 19 антропологических типов. Сказалось финно-угорское влияние, тюрков, европейцев, кавказцев, среднеазиатов и т.д. Как можно говорить о некой единой генетической матрице русской нации или русского этноса безотносительно истории образования русского государства, вне связи с историей Золотой Орды и далее до наших дней? Я не оговорился. До наших дней. За последние полвека этногенетические процессы в России разворачиваются в невиданных ранее, нарастающих темпах и масштабах, в частности «обрусения» представителей нерусских народов. Поэтому в каких бы больших количествах ни брались образцы крови для прояснения этногенеза тех же русских, они, эти образцы, берутся у современников русских по самосознанию, а не по внешнему облику и родословной.
А что такое этническая история, если говорить применительно к Дагестану? Еще сто лет назад в Дагестане, если вы со своей семьей переселились из лакского или аварского селения в селение Казанище, что это означало? То, что вы – лакец или аварец, ваши дети – тоже, но дети ваших детей – уже члены джамаата Казанища. И таких фамилий в Казанище вагон и маленькая тележка. Словом, изучение этногенеза, в данном случае кумыков, вне контекста социальной, культурной, демографической истории этого народа представляется, мягко говоря, неполным.
В Гоцатле живут выходцы из Тинди. Они – гоцатлинцы, язык тиндинский забыли, но о своем происхождении помнят. Таких примеров в Дагестане много и знать о них исследователям этногенеза не лишне.
– Да, есть позиция, что брать результаты генетических исследований и, основываясь только на них, сразу делать какие-то выводы – это лженаучно. Но как приложение к исследованиям археологов и этнографов, как дополнительные сведения, которые подтвердят или опровергнут предположения историков, почему бы их не использовать?
– С какими археологическими культурами соотносятся материалы генных анализов крови, работают ли генетики в спайке с этнографами, знают ли они этническую историю, проводили ли полевые исследования прежде, чем брать у людей образцы крови?
– То есть вы исходите из того, что генный анализ не отражает закономерности историко-культурных процессов и нет целесообразности уделять ему большое внимание, считая результаты подобных исследований какой-то революцией в изучении кавказских этносов?
– Я уже ответил на ваш вопрос. Я не против генетических и этногенетических исследований, я за то, чтобы проводились такие исследования на междисциплинарном уровне, с привлечением археологов, языковедов, этнографов, культурологов.
«ЗАКРЫТЬ» ИНТЕРНЕТ ДЛЯ ТРОЛЛЕЙ?
– В Интернете, социальных сетях, преимущественно в кавказских группах, сейчас ломают копья на теме, кто автохтонный народ, кто нет, кто и когда пришел на Кавказ, кому принадлежала эта земля в V веке и т.д. Попадались и экскурсы в историю от дагестанцев. Главный предмет дискуссий – были ли дагестанцы когда-то единым народом с одним общим языком. Высказываются мнения, что были, но со временем от одного народа отпочковались современные дагестанские этносы. Что в этом миф, а что – правда?
– Эту тему часто смакуют люди, занимающиеся искусственной актуализацией этнических интересов, причем не для своего народа, а для его «председателей». Кто-то, например, искренне печется о конституционном статусе для своего народа. Так как любой комментарий по этой проблематике истолковывается в СМИ криво и косо, скажу так: у нас в Дагестане один статус – то, что мы дагестанцы. Точка. Три миллиона населения в республике, по всему миру пять, а дрязг на 50 миллионов и даже на все сто.
– Может, это как раз говорит о том, что людям интересна эта тема. Вот вы сейчас скажите, как есть на самом деле.
– У нас на эти этнические темы рассуждает кто угодно, в том числе люди некомпетентные. Я бы для начала просто закрыл бы им всем доступ, чтобы непрофессионалы не рассуждали на эти темы.
– Но в век Интернета и социальных сетей невозможно кому-то что-то запрещать.
– Почему невозможно?
– Так же, как и любой желающий рассуждать на эту тему, он может это делать. Мы же сейчас не говорим о борьбе с ветряными мельницами. Невозможно остановить человека, который хочет высказать свое мнение в Интернете, отнять у него клавиатуру и т.д.
– И тем не менее, я считаю, что общество должно быть защищено от орудующих в соцсетях «токсичных» блогеров и троллей. А то, что вы сказали, я бы переадресовал законодателю.
СИЛА – В «ДАГЕСТАНСКОСТИ»
– Во-первых, все должны успокоиться в том смысле, что ни в Дагестане, ни в Татарстане, ни на Алтае, нигде этносы не являются субъектами политики. Граждане являются субъектами политики.
Другое дело, что государство по отношению к народам России проводит определенную политику, которая называется национальной, культурной, языковой, этнополитикой и т.д. Но если вопросы с выборами, назначениями, землей и т.д. решать в этнической плоскости, они перерастают в сферу межэтнических отношений. Если Магомед и Ахмед будут устраивать тяжбу не как Магомед и Ахмед, а как аварец и даргинец, так мы дойдем до бесконечности.
У науки всегда будут проблемы с ответами людям невежественным. Дискутировать с последними, отвечать на их инсинуации бессмысленно, а для людей, представляющих академическую науку, – недостойно. К примеру, как это было в ситуации с нашими соседями. Есть самый хороший ответ. Называется – проигнорировать.
– Возможно, вы правы. Но когда с противоположной стороны идет массированная информационная волна, почему кроме Зураба Гаджиева в Дагестане не нашлось человека, чтобы ответить? Несмотря на то, что, как вы говорите, историки должны держаться подальше от политических, этнических дрязг, когда в обществе есть запрос на компетентное мнение, его нужно озвучивать.
– Да, нужно. Но при всем моем уважении к Зурабу Гаджиеву – он большой умница – отвечать должен был не он. Вопросов и сомнений на сей счет много. Почему глава соседней республики позволяет себе произносить такие вещи, зная, что это самая чувствительная для дагестанцев и чеченцев тема?
– Раз уж мы затронули тему, связанную с недавним обострением дагестано-чеченских отношений, у меня к вам вопрос, но не про то, кому принадлежит земля, а об отмечаемой экспертами и политологами тенденции формирования в республиках Северного Кавказа политических наций. И дагестанцы минувшим летом это продемонстрировали. То, что жители республики все больше стали позиционировать себя дагестанцами, уже не выходцами из какого-то села, района, представителями какого-то этноса. Вы согласны с этим?
– Я согласен с постановкой вопроса, но не с его пониманием. Объясню. Я считаю, что осознание принадлежности к какому-то селу, какой-то национальности, району, городу, Дагестану, дагестанцам или даже к России – оно абсолютно гармоничное. Если у человека нет чувства села, из него хороший лакец, аварец или даргинец не выйдет.
– Вы меня неправильно поняли. Стать политической нацией не означает отказаться от своих корней.
– Если вы хотите иметь крепкую дагестанскую нацию и крепкую российскую нацию, очень важно, чтобы все первичные составляющие были очень надежными. Это как фундамент. Можно быть очень хорошим мусульманином, хорошим дагестанцем и отличным гражданином России.
Рассуждения, что у нас формируется, а что – нет, мы оставим теоретикам. Но чувство солидарности, чувство дагестанского единства, понимание того, что в этом огромном мире дагестанцев не так много, нам должно быть присуще. Мы должны совершенно четко понимать, что в конечном счете наше существование, как дагестанцев, заложено именно в культуре, в нашей «дагестанскости». В дагестанском своеобразии, сохранении языков и традиций. Вот это понимание у людей сознательных должно быть очень сильным.
ИСТОРИЯ И ПОЛИТИЧЕСКАЯ КОНЪЮНКТУРА
– Есть мнение, что в истории Кавказа и Дагестана, в частности, очень много «дыр». Все потому, что в советский период она изучалась поверхностно – «так было нужно». Какое у вас мнение?
– Есть разные периоды. Древняя история, средневековая, досоветская, советская и т.д. История XIX века, особенно его второй половины, когда мы были частью Российской империи, в досоветской историографии так не искажалась, как ее стали искажать в советское время. Ну, во-первых, потому, что был тренд – достойная человечества история начинается с 1917 года, было «засилье» исторического материализма.
За эти 30 лет демократизации в России произошли очень серьезные изменения в осмыслении истории.
Вы, вероятно, знаете, что наш Институт истории, археологии и этнографии возглавляет молодой, понимающий современные веяния в гуманитарных науках, по-современному мыслящий, признанный в России и за ее пределами ученый, историк и востоковед Махач Абдулаевич Мусаев. Скажу также, что в советский период этнография у нас, в отличие от других исторических дисциплин, не подверглась столь серьезному влиянию исторического материализма и идеологического прессинга тех лет. Основоположница дагестанской советской этнографии Сакинат Шихамедовна Гаджиева, которая создала наш отдел, фанатично любила этнографию Дагестана, и ее задачей было собрать как можно больше фактов, сведений, систематизировать их, обобщить, издать. И если вы посмотрите исследования советского времени по нашей этнографии, они в целом не политизированы. Этой линии мы и придерживаемся. Работы в угоду политических и националистических веяний – это не к нам. Мы изучаем социальную и культурную антропологию, этнокультуру.
– То есть, наука должна держаться подальше от политической конъюнктуры?
– Абсолютно верно. Но это не означает, что этнографам все равно, что происходит в стране в сфере национальной, языковой, культурной политики. К примеру, мы не согласны, когда Россию сравнивают с коммунальным домом, в котором каждый квартирант должен следовать единым, установленным управдомом правилам.
«ЭТНОГРАФИЯ ДАГЕСТАНА» В 4-Х ТОМАХ И ДРУГИЕ АМБИЦИОЗНЫЕ ПРОЕКТЫ
– Чем вы сейчас занимаетесь?
– Сейчас мы готовим четырехтомную книгу «Этнография Дагестана». Могу заверить, дагестанцы узнают, кто они есть.
– Когда примерно ждать выхода?
– Наверное, через два года. Раньше вряд ли успеем. Там будет все: что такое Дагестан, кто такие дагестанцы, что они знали, куда выезжали, с кем общались, имели торгово-экономическими связи, каких традиций придерживались в хозяйстве, о материальной культуре: какие обряды, обычаи соблюдали и многое другое.
Вторая работа – доктора наук Зои Бутаевны Рамазановой посвящена очень актуальной, новой и интересной теме – этноэкологии, экосберегающим традициям народов Дагестана.
Также отдел этнографии выиграл грант Российского фонда фундаментальных исследований на три года. Тема – использование этнокультурных традиций в устойчивом социально-экономическом и экологическом развитии горных территорий Дагестана. В прошлом году мы с экспедициями объездили семь районов. Были в Ахвахском, Ботлихском, Унцукульском, Акушинском, Хивском, Лакском и Ахтынском районах. В этом году, если грант будет продлен (а я надеюсь, что будет), мы продолжим эту работу, и у нас будет специальное, конкретное. обстоятельное исследование по Нагорному Дагестану.
Еще у нас есть совершенно пионерская работа Карины Басировой, посвященная изучению аудиовизуальных материалов, собранных в результате полевых этнографических экспедиций за многие годы. Не исключено, что со временем в нашем институте появится отдел аудиовизуальной этнографии.
В настоящее время в нашем отделе этнографии сформирована проблемная группа из шести исследователей, которая занимается масштабной темой: что происходило с нашей этнокультурой в новейшее время – в советский и постсоветский периоды. Там и языковые вопросы, и демографические, и бытовые, обычаи, традиции и т.д.
Амбициозная книга, которую мы также сейчас готовим – «Дагестан и Северный Кавказ в этнолингвистическом калейдоскопе России». Некогда считалось, что в России 162 коренных народа и столько же языков, потом оказалось, что 102, 112… Сегодня почти половина языков коренных народов России сосредоточены в Дагестане и на Северном Кавказе. Поэтому у нас есть все основания считать, что мы должны задавать здесь тон исследования, а не кто-то другой.
Бэла БОЯРОВА
