Семилетняя Галя Сухомлинова вместе со своей семьей в родном Ленинграде пережила все 872 дня блокады. Но голод, холод, бомбежки и лишения не лишили ее веры в Бога и любви к жизни.
Сегодня Галине Владимировне Сухомлиновой 85 лет. Она живет в крошечной уютной квартире на Нахимова, рассказывает школьникам про войну, регулярно общается с журналистами и вышивает бисером.
– В 1941 году была самая суровая зима в моей жизни. Ударили морозы, началась блокада. Мы с мамой и малюткой-сестрой, как и тысячи других ленинградцев, оказались в плотном блокадном кольце. В этом кольце творились страшные вещи – люди гибли от голода, холода, бессилья. Я видела, как несут в реку покойников, как охотятся на кошек и крыс, выкапывают из-под замерзшей земли коренья. Люди ели даже столярный клей. Голод, знаете, страшная штука. Видела, как меняли драгоценности и семейные реликвии на кусок черствого хлеба или ведро конской крови. Из этой крови тогда готовили «котлеты». Видела, как дымились подорванные немцами огромные продуктовые склады, в то время как мы мечтали наесться досыта… Многое видела, но отчаяния не видела. Ленинградцы знали, что война закончится, и верили в победу, а отнять у человека веру невозможно.
Мой отец был военным. На фронте с первых дней. Мужественный и стойкий человек. Главные в жизни советы я получила от него. Папа говорил так: «Галя, жить надо достойно. Никогда не причиняй вреда людям, люби свою Родину, учись как лучший ребенок». Отец учил уважать все национальности, всех людей. Мне в жизни часто помогали его советы. Он не ругал, не наказывал, всегда мудро и спокойно беседовал.
Мама была прекрасным музыкантом. В блокаду она выменяла свой рояль на буханку хлеба. Она всегда улыбалась. «Война закончится, главное – дождаться папу», – говорила она, и этот мамин оптимизм заражал. Мы даже елку ставили на Новый год. Представляете? Война, разруха, а у нас елочка живая, на ней бумажные игрушки.
Когда есть стало совсем нечего, мы переехали к бабушке в пригород Ленинграда. У нее был маленький огород. Там водились ягоды и картошка. Мы съедали все еще зеленым, не могли дождаться, пока урожай созреет. Такой был голод.
Не забуду, как однажды до нас, блокадных детей, по Ладоге доехал грузовик с мандаринами. Мама принесла тогда шесть штук. Три для меня и три для семимесячной Иры. Я не верила своим глазам, сразу же съела все свои мандаринки прямо с косточками и кожурой. Дай, говорю, мама, мне и другие три. Но мама очень справедливой была – ни мне не дала, ни сама не съела. Сцедила их в стакан и напоила Ирочку, которая только поморщилась.
Много лет спустя меня пригласили в Санкт-Петербург на мероприятие, посвященное памяти погибших в блокаду. Там, на шествии к Пискаревскому кладбищу я вдруг услышала разговор. Высокий старенький ветеран рассказывал, как однажды повез по замерзшей Ладоге мандарины блокадным детям. Я тотчас подбежала к нему, крепко-крепко обняла и сказала: «Вы знаете, три ваших мандарина съела я!» Он так обрадовался, примкнул к нашей группе и весь путь до кладбища мы вспоминали войну. Вот такие в жизни бывают встречи.
В Дагестан мы переехали в 1951 году. Я скучаю по той старой Махачкале. Мало машин, солнце, зеленые просторные улицы. Мы, конечно же, сразу влюбились в этот край: фрукты, море, улыбчивые люди. На море ходили каждый день, так сильно его полюбили. Мама сказала: «Здесь наш дом».
В разных школах республики я проработала учителем русского языка, литературы и истории более 30 лет. Не одно поколение ребят и девчат выучила. Все они мне как дети.
Летом мои ученики такой юбилей для меня закатили! Пришли без предупреждения, с огромным ягодным тортом в руках. Конечно, было очень приятно. Меня помнят, уважают, ценят. Не зря, наверное, проживаю жизнь.
Однажды лежала в больнице. Там соседки по палате жаловались на плохое питание. Мол, хлеб не свежий в столовой, каша не та. Собрались идти к заведующей. Я отговорила. Знали бы вы, говорю, какой хлеб люди в блокаду ели. Им стыдно стало, не пошли никуда.
Терпение должно быть в каждом человеке. Жизнь нас испытывает и проверяет постоянно. Вот в блокаду у людей его было сполна. Немцы сбрасывали на нас листовки, призывали сдаться, обещали много еды. Но ни у кого даже мысли такой не возникало. Хотя люди гибли каждый день и страшные терпели мучения.
У меня с недавних пор начались проблемы с ногами. Ходить все труднее, а подняться на второй этаж вовсе испытание. Но я никогда не отказываю школам. Иду на встречу с детьми с радостью. Рассказываю о войне, о героях, о победе. Знаю, что им это интересно и нужно.
Когда есть желание, я вышиваю иконы. Во многих городах и странах на стенах висят подаренные мною работы. Мои иконы есть даже в Израиле.
Кроме вышивания, люблю кроссворды разгадывать. Иногда слово не могу отгадать, мучаюсь. Опять, думаю, какое-то современное, компьютерное. Звоню внучке, вместе разгадываем. Она моя кровинушка, память о покойном сыне Геннадие. Большая уже девочка, 21 год.
Я рада, что мы когда-то переехали в Дагестан. Тут очень комфортно, отзывчивые люди. Более 70 лет я и сестра живем здесь и никогда, ни разу нас никто не обидел.
Закончив рассказ, Галина Владимировна сложила в плоскую желтую коробочку старые фотографии. После несколько минут неподвижно смотрела вдаль. Наверное, тогда перед ней пронеслись воспоминания из ее жизни. Блокадное детство, война, Дагестан, каким она его увидела впервые, улыбчивые лица учеников. Все то, что нельзя забыть и так дорого ее сердцу.
Зумруд КЕРИМОВА
