Когда-то у нас жили евреи.
Нет, конечно, при желании и сейчас их можно найти. Можно хотя бы сходить в махачкалинскую Синагогу, и поглазеть, пообщаться с настоящим раввином.
Но, раньше их было намного больше, и они жили большими, и не очень, семьями в нашем дворе.
Каждое утро летом Илюша, в майке, сланцах, трениках, с обвисшими коленками, и удочкой на плече, шел ловить рыбу на море.
Обычно море было щедрым, и Илюша возвращался с парой тарашек, и десятком «бычков».
Весь свой улов он отдавал маме, та обжаривала рыбу, по своему, особому рецепту, на сковороде, и по всему подъезду разносился запах жаренной рыбы, и соседи знали, что Илюша сегодня вернулся не с пустыми руками.
Но, бывали дни, когда море было не таким щедрым, и тогда мама отправляла сына в Гастроном купить колбасу на развес.
— Илюха, ты куда? — едва завидев его выходящим из подъезда, за между прочим поинтересовался Ибрашка.
— В матазин, за талбасой — у Илюши были некоторые проблемы с дикцией. Он не выговаривал букву «к», и часто ее заменял буквой «т». Мы знали об этом и подтрунивали над ним.
Илюша не умел, и не любил драться. Поэтому старался держаться нашей компании, где находил покровительство и защиту.
Так и жили они втроем — Илюша, мама Римма, и старшая сестра Ирина.
Жили они бедно. По крайней мере, нам всем так казалось, пока их квартиру не обворовали.
Ирина начала встречаться с каким-то парнем на районе. Парень, как говорили, был видным, умел красиво ухаживать, делал подарки, и водил Ирину по кафешкам. Это уже после выяснилось, что он имел, к тому, сложности с законом. В один из вечеров, когда он ей полоскал уши очередной романтической байкой из «блатной» жизни, он незаметно сделал слепок ключей от квартиры. И когда Ирина была в техникуме, а Илюша в школе, вместе с подельниками проникли в нее.
Соседи, почуяв неладное и услышав шум в квартире, вызвали милицию. Пока, те ломись в дверь, домушники связав простыни, через окно спускались с третьего этажа со всем наворованным счастьем. Когда очередь дошла до третьего, того самого ухажера Ирины, простыня порвалась, и наряду милиции не составило большого труда догнать убегавшего от них, охромевшего домушника.
В те времена, подобные происшествия были чрезвычайным. По иронии судьбы расследование этого дела поручили следователю из соседнего дома. И естественно, спустя несколько дней, весь двор в деталях были осведомлен, на что покусились домушники. Следователь рассказал жене, та по секрету сообщила соседке с пятой квартиры, та, в свою очередь, добавив к списку еще пару пунктов, главному информагенству двора — тете Пате, ну а после галдел уже весь двор.
И именно тогда Мага, дослушав рассказ Илюши, в «Санаторке», выпуская кольца от пущенной по кругу «Примы» без фильтра, и выдал свою крылатую фразу, которая ушла в народ:
«Сначала мы были бедные, а потом нас еще и обокрали».
Прошло время, эту историю сменяли другие, не менее интересные. У тети Пате всегда было, что рассказать любопытным соседкам.
Ирина вышла замуж. Мама нашла ей правильного, «своего», жениха. Свадьбу сыграли во дворе, брезентом обтянув железные конструкции.
Илюша, после восьмого класса оставил школу, и устроился на работу к своему дяде Натану помощником парикмахера. Еще через год ему пришла повестка с военкомата, но на его удачу в стране наступила «перестройка», и они, как и все евреи, уехали на свою историческую родину, в Израиль. В их квартиры заселились другие жильцы, и лишь ветер на Песах напоминал о их жизни в Махачкале, и о пресном вкусе мацы.
Тем удивительней, когда много лет спустя, в одним студеным зимним вечером, в тот самый момент, когда снег уже не таял, соприкасаясь с землей, а дядя Муса, шатаясь, возвращался с пивной, Ибрашка вдруг произнес:
— О, зырьте, Илюша идет! Как будто и не уезжал.
Он шел к нам навстречу поскрипывая кожаным пиджаком и кожаными штанами. Его лицо, и его глаза выражало и безудержный восторг, но в тоже время и смущение.
— Пацаны, пацаны, я тат рад вас видеть. Тат рад!» — с годами он все также не выговаривал букву «к», заменяя ее буквой «т» — я спецом… на один день… С Пятигорска, на машине с водилой, приехал, чтобы вас увидеть. У нас там тема с тожей. Поехали в «Ленинград», я угощаю.
В ресторане его быстро развезло. Он сидел за столом, глуша коньяк, рассказывая, о себе, о маме, об Ирине с мужем, и отвечая на наши бесчисленные вопросы: «А как там Робик? А Йохик? А Бабон, чо там? А что там с Вадиком? Говорят шировым стал… А на иврите говоришь?».
Он говорил, и говорил, сопровождая рассказ энергичной жестикуляцией, и уже залпом опустошая рюмку.
А потом он заплакал. По-настоящему.
На что Мага сказал: «Сначала мы были бедными, еще нас обокрали, затем мы уехали, а после вернулись, ну а потом мы еще и заплакали».
— Пацаны, вы наверное думаете, что я набухался, но и представить не можете, тат я рад вас видеть. Я тат по вам стучал, тат стучал.
— Не понял, кому это ты на нас стучал? В Моссад что ли?
— Да нее — глотая слезы, — не стучал, а стучал. Ну не могу я эту букву, будь она не ладна, выговорить.
— Да поняли мы все, Илюха. Мы тоже тебя часто вспоминали. Честно.
Тут к нашему столу подошла официантка, узнать все ли у нас в порядке, и не требуется ли нам помощь. Ибрашка, в двух словах объяснил, что не стоит беспокоиться, и у него просто приступ ностальгии по Родине.
— Ты это, ты давай прекращай тут плакать. А то люди уже на нас смотрят. Сам знаешь, не принято это у нас.
— А мне плевать. И на них плевать. Мне хорошо сейчас, с вами, что мне на все плевать. Все равно я ночью уеду. Пусть говорят. Пусть смеются.
Ночью он уехал обратно. Больше мы ничего о нем не слышали. Но, все-таки надеемся, что когда-нибудь он вновь приедет, раскинет свои руки в стороны, и скажет, криво улыбаясь: «Пацаны, пацаны, я тат рад вас всех видеть, тат рад!»
Когда-то у нас жили евреи. Они были частью нашей жизни, нашего двора. Иной раз я думаю, что ветер на еврейскую Пасху, как напоминание о них, и о пресном вкусе мацы.
(Авторская орфография и пунктуация сохранены)
