Собственно, ничего странного в этом нет. Эту историю и ее героя знал только один человек – мой старший товарищ, советский дипломат… Вот что он мне рассказал.
Будучи в 60-х годах торгпредом Советского Союза на Международной выставке во Франции и представляя шампанские, вина и коньячные изделия Советского Союза в Париже, мне выпало защищать честь страны в то время, когда шла «холодная война», когда существовало отрицательное, негативное и враждебное отношение к СССР.
Мне было совершенно ясно: готовилась блокада нашей продукции. Создавалось впечатление, благодаря буржуазной пропаганде, что в СССР пьют лишь самогон, а лучшие сорта вин и водки производились только в дореволюционной России. Когда я вышел на сцену и представил шампанские и вина, зал равнодушно безмолвствовал. Я взял в правую руку бутылку коньяка, поднял вверх: «Этот коньяк 1940 года розлива, г. Дербент, Дагестанская АССР, Советский Союз». Публика начала смеяться и язвительно хихикать. Все полагали, что лучшие в мире коньяки – это французские. А о Дербенте, Дагестане многие не имели ни малейшего понятия. Но вдруг в центре зала встал человек, и все притихли, так как прекрасно понимали, что встал один из самых высококлассных специалистов по коньячной продукции всей Франции и Западной Европы, слово которого стоило сотни контрактов и миллионы долларов. Он поднялся ко мне на сцену, взял в руки бутылку коньяка: «Вы говорите, этот коньяк 1940 года розлива?» На что я ответил: «Да». – «Тогда налейте мне 50 грамм коньяка». Я налил ему. Он поднес рюмку к своим губам. Он так пил этот коньяк, так смаковал, как будто целовал невесту, как будто после долгой разлуки обнимал ребенка. Он поставил рюмку на стол, посмотрел на меня: «Налейте еще пятьдесят!» Выпив и эти пятьдесят, пожал мне руку и произнес: «Спасибо!» И только тогда я увидел влагу в его глазах. Он повернулся к залу: «Господа! Этот коньяк 1940 г. розлива, город Дербент, Дагестанская АССР! Советский Союз достоин высокой награды! В этом напитке вы почувствуете букет и аромат винограда, напоенный горным воздухом и горной водой Кавказа, тем, чего нет в Западной Европе. С каждым его глотком вы ощутите нежность и любовь горянки, трудолюбие горца, на минуту перенесетесь к горам Кавказа, вы прикоснетесь к их обычаям, традициям, к уважению старших и гостей».
Он посмотрел на меня, потом на зал и медленно, о чем-то думая, пошел на свое место. Я был в замешательстве после такого пафосного выступления, поскольку на Западе в то время преобладало негативное отношение ко всему, что имело отношение к Советскому Союзу.
В тот день дербентский коньяк принес еще одну золотую награду в копилку Советского Союза. А вечером на фуршете я не удержался и подошел к этому человеку с вопросами: «Кто вы такой? Ведь вы, человек с мировым именем, сделали добрый жест по отношению к Советскому Союзу и дербентскому коньяку».
«Разрешите представиться? Я бывший советский военнопленный, бывший офицер Красной Армии и бывший главный технолог Дербентского коньячного комбината. Этот коньяк в 1940 году разливал я. И я горд, что в 1941 году встал на защиту своей Родины, отражая атаки фашистов в окопах Сталинграда, а в немецком плену защищал «безымянную высоту» в кругу гитлеровского ада».
За неспешной беседой, за рюмкой коньяка он рассказал, что в плен попал летом 1942 г. в бессознательном состоянии, раненным в руку и плечо. Было несколько безуспешных попыток к бегству. Узник концлагеря «Дахау».
«Дахау» – высшая школа СС в концентрационных лагерях. Все руководящие фашистские тюремщики проходили ее. СС-городок, где расположилась охрана концлагеря, был центром империи СС. Вместо положенных 5000 заключенных, согласно имеющимся лагерным документам, с 1933 по 1945 гг. в нем было зарегистрировано более 210000 заключенных. К ним прибавляется неизвестное число неучтенных, прошедших через этот лагерь.
С октября 1941 года в «Дахау» начались расправы над советскими военнопленными, в основном политработниками и офицерами Красной Армии. Вопреки международному праву гестапо направляло их в концлагерь для уничтожения.
Кроме издевательств, непосильного труда, террора и голода, советские заключенные подвергались медицинским опытам. На них испытывали новые препараты, проверяли стойкость залежавшихся лекарств, силу различных ядов и отравленных пуль; наблюдали сопротивление здорового организма заражению малярией, тифом, туберкулезом, онкологическим и венерическим болезням.
Обрезали части тела и органы у живых людей и хранили их, как «запасные части», в холодильниках, проводили опыты по их пересадке.
Самыми изощренными были опыты с соленой водой: в камеры загоняли узников группами по 60-80 человек и в течение 5 дней не давали ничего, кроме соленой воды.
Это был ад. Но как ни сильны были унижения, голод и пытки, они не смогли довести всех заключенных до скотского состояния. Большинство заключенных до концлагеря принадлежало к числу наиболее активных борцов с фашизмом, и многие из них остались бойцами.
По приказу Гиммлера к осени 1942 года все расположенные на территории империи концлагеря должны были быть «очищены от евреев». Исполняя его, душегубки коптили небо без выходных в три смены до последнего дня войны. «Меня, горского еврея, тата по национальности, похожего на мусульман с Кавказа, спас такой же военнопленный земляк из Дагестана. Он был из тех мест, где пленили имама Шамиля». «Я научу тебя нескольким аятам из Корана, а ты за ночь выучи, а завтра утром на проверке назовись мусульманином и прочитай аят».
«К утру я знал выдержки из Корана лучше, чем мой учитель. Так я был спасен и остался жив. 27 апреля 1945 года узников концлагеря освободили союзные войска. Я остался на Западе, а мой спаситель вернулся на Родину. Судьба его мне неизвестна», – вспоминал мой герой.
Они не относили себя к «героям» в ратном понимании этого слова. Но выстоять годы в нечеловеческих испытаниях за колючей проволокой гитлеровских казематов смерти, сберечь человеческое достоинство и верность Родине – даже им, выжившим, представляется пределом возможного…
После войны он обосновался на юге Франции и женился на француженке.
Работал по специальности: технологом на коньячном заводе. Вкус и аромат его вин и коньяка был такой, что за его опытом приезжали многие специалисты со всей Франции. Его авторитет был настолько высок, что ни одна конференция или выставка, крупная купля или продажа вин не обходились без его участия.
Рассказывая о послевоенной жизни, он переходил на воспоминания о довоенной жизни, о своих друзьях и семье.
«Перед самой войной, в апреле 1941 года в Москву, в Кремль, Сталину на празднование 1 Мая было отправлено 10 ящиков дербентского коньяка. Все были в ожидании, понравится ли коньяк вождю?» Мы понимали, что в случае отрицательного ответа сразу же будут арестованы и расстреляны первый секретарь райкома партии, директор завода и главный технолог.
При появлении сотрудника НКВД стало понятно: этот день наступил. «Собирайтесь! – лейтенант поправил фуражку и пистолет в кобуре. – И быстрее!» Мурашки побежали по телу. Когда меня и директора завода привезли на берег моря, то там, за большим накрытым всеми яствами столом – с осетриной и черной икрой – нас встречал первый секретарь райкома партии. Поднимая первый тост, он прочитал телеграмму из Москвы: «Дербентский коньяк должен быть не только гордостью горцев, но и украшением кремлевского стола. Иосиф Сталин». Целых три дня, наверное, из-за стола не вставали. Было такое счастье, как второе рождение».
Прощаясь со мной, он о чем-то подумал, улыбнулся: «Вы знаете, когда меня призвали на фронт, то мы с моим другом в пятидесяти метрах от правого угла крепости «Нарын-Кала» к направлению моря закопали два ящика и бочку коньяка. И пообещали друг другу: кто первый вернется – выпьет за Победу и помянет тех, кто не вернулся с войны».
Прошли годы. В конце 80-х я ушел в отставку с дипломатической службы и перешел на работу советником по экономическим вопросам в один из столичных коммерческих банков. В одной из заграничных командировок в Германию в конце апреля 1995 года я посетил бывший фашистский концлагерь «Дахау», ныне музей. В те дни шли торжества, посвященные 50-летию освобождения узников «Дахау».
Подойдя к главным воротам лагеря, я был буквально ошеломлен увиденной картиной: нарядные, приветливо улыбающиеся юноши и девушки всем входящим бывшим узникам лагеря вручали роскошные благоухающие розы, которые, как оказалось, специально для этих торжеств были привезены из Франции. И без того взволнованные, после такой трогательной встречи мы уже со слезами на глазах входили на территорию лагеря. И первое, что увидели, были уцелевшие бараки, карцер с пыточными камерами, превращенные в музей.
Проходя по территории лагеря, мы бережно возлагали свои розы к основаниям памятников, воздавая таким образом дань памяти погибшим.
Ровно в 14 часов 27 апреля 1995 года, в день освобождения узников концлагеря, начался митинг, посвященный открытию торжеств. Среди многочисленных выступавших я узнал и моего старого знакомого, гражданина Франции, нашего бывшего соотечественника, узника концлагеря «Дахау».
Мы встретились с ним как старые, добрые друзья. Здесь он поделился своей радостью, к которой шел всю свою жизнь.
Однажды на переговорах о покупке большого количества французского коньяка с делегацией одной из стран Ближнего Востока его, как авторитетного специалиста по шампанским винам и коньячной продукции, советника внешнеторговой компании, представили делегатам.
Делегацию представлял молодой бизнесмен. Он настолько грамотно, квалифицированно, аргументированно выступал в пользу своей делегации и своей фирмы, что на минуту моему герою показалось: чем-то он напоминает его в молодости.
– Скажите, пожалуйста, почему вы выбрали коньячное направление в бизнесе?
– Мой отец и дед выпускали один из лучших коньяков в России – дербентский. Покупая ваши французские коньяки, я бы хотел, чтобы в моей стране люди пили чистый, качественный, благородный напиток.
– Как звали вашего отца?
Бизнесмен назвал имя отца.
Моему герою стало как-то не по себе: ведь именно таким же именем назвал он и своего сына, когда тот родился в 1939 году.
– Как звали вашего деда? – одолевал своими вопросами мой герой молодого бизнесмена.
– Дед до войны работал главным технологом на Дербентском коньячном комбинате. В 1942 году под Сталинградом пропал без вести. Бабушка обращалась с запросом в архив Министерства обороны, но получала ответ: пропал без вести, других данных архив не имеет. А дедушку звали Яков, Яша. Бабушка так и осталась верна ему. Всю жизнь думала, что вернется. Она до сих пор хранит его последнее письмо и военную фотокарточку.
– Маргарита жива?! – вдруг вырвалось у моего героя. Голос его задрожал.
– Да, но откуда вы знаете мою бабушку?
– Маргарита, – он так нежно произнес это имя, будто первый раз свою невесту знакомил с родителями, – моя жена!. Твой отец – мой сын, а ты – мой внук.
Он обнял бизнесмена, но уже и своего внука, не сдерживая слез.
– Простите меня за сентиментальность, – сказал он, обращаясь к делегатам. – Война разлучила меня с моей семьей. Не по своей воле попал я в плен и остался в конце войны в американской зоне. Всю свою жизнь я молился и просил Бога, чтобы он оберегал мою семью; всю жизнь помогал во Франции советским военнопленным, оказывал финансовую помощь. За мои страдания, старания и труды судьба ко мне оказалась благосклонна. Извините еще раз, пожалуйста.
Делегаты стоя приветствовали эту неожиданную, трогательную встречу двух близких людей. Контракт был подписан.
Через день, самолет, следующий рейсом Париж – Тель-Авив, летел с моим героем и его внуком-бизнесменом к той, которую не видел почти полвека. К жене и бабушке, воспитавшей прекрасного внука, – Маргарите.
